Поль Верлен
Шрифт:
Светская жизнь Верлена была блестящей, все ему улыбалось, однако дома у него было не так радужно. В апреле 1865 года его отец упал с лестницы, и с тех пор его состояние ухудшалось и ухудшалось. Сначала были приступы эпилепсии, за ними следовали периоды полной прострации, после которых он не справлялся с дрожью и ему трудно было говорить. Он угасал, постепенно впадая в маразм. Его близкие переживали это очень болезненно.
Поль должен был один ехать на каникулы в Пализёль. «Погода хорошая, дорога красивая, и прогулки доставляют удовольствие», — пишет он первого августа Лепеллетье. «Я веду самую идиллическую — в буквальном смысле — жизнь», — сообщает он Рикару. Он гуляет по четыре часа в день, отдает должное пиву и бургундскому, почти не пишет и много читает, например Рамаяну, и доносит до своего друга такую ее оценку: «Я наполовину из Рамаяны. Клянусь Чертдрой, она хороша!» И в набожном доме своей тетушки он осмеливается добавить: «Вот так вот индусы затыкают за пояс Библию, Евангелие и отцов церкви!» Он замечает, кстати, что если бы до своего знакомства с Рамаяной не впитал в себя религию,
2 ноября 1865 года вышел первый номер нового журнала Луи-Хавье де Рикара «Искусство». В этом еженедельнике любезно согласился писать Леконт де Лиль. Что касается Верлена, он получил должность литературного критика. С самого первого номера под заголовком «Осужденный судья» он опубликовал разгромный отзыв на критическое сочинение Жюля Барбе д’Оревильи «Творения и люди». Верлен не оставил от книги камня на камне: все, что автор ненавидит, прекрасно с точки зрения критика (Банвиль, Теофиль Готье, Виктор Гюго, Флобер), а все, что ему нравится («Голуби и ужи» Симеона Пеконталя, «Ад» Амеде Помье), для критика отвратительно. Этюд Верлена о Бодлере в номерах от 16 и 30 ноября и 23 декабря 1865 года, напротив, трогательный и восторженный. Критик его обожает, поскольку в его глазах автор «Цветов зла» есть воплощение художника, свободного от всяких оков. «Да, — пишет он, — цель поэзии — это Прекрасное, только Прекрасное, чистое Прекрасное без примеси Пользы, Правды и Справедливости». Это заявление, которое Теофиль Готье сформулировал тремя словами «искусство для искусства», стало девизом новой поэтической школы. Слово «бесстрастность», которое мы впервые находим в стихотворении Луи-Хавье де Рикара, имело успех.
Поэт, храни же как зеницу ока Душу свою, не дай ее задеть, Пускай твой дух, закованный в доспехи Бесстрастности, всегда вперед глядеть Способен будет, как и цель достигнуть, Которую ему ты указал [76] .У Поэта нет ничего, чем бы он мог поделиться, кроме эстетического чувства. Сердце и мораль отвергнуты. Урок Леконта де Лиля выучен и усвоен.
Команда «Искусства» к концу 1865 года была уже многочисленной и сплоченной. И тут ей представилась возможность сплотиться еще крепче. 5 декабря Французский Театр представлял премьеру драмы в пяти актах под названием «Генриетта Марешаль» по произведению братьев Жюля и Эдмона де Гонкуров.
76
Пер. И. Бышевского.
Пьеса была хорошо написана, но очень скучна. Студенты-республиканцы восприняли ее в штыки, освистывая не столько саму пьесу, сколько ее авторов, которым покровительствовала бонапартистская власть и которые, по слухам, были на короткой ноге с ее императорским высочеством принцессой Матильдой, племянницей Наполеона Бонапарта. Больше всех пьесу поливал грязью Альбер Вольф и долговязый костлявый молодой человек по имени Жорж Кавалье по прозвищу «Деревянная трубка», о нем мы еще будем говорить в дальнейшем. Поэты «Искусства», во главе с Коппе [77] и Верленом, яростно выступили против — не в защиту пьесы как таковой, но в защиту принципа, согласно которому произведение искусства должно оцениваться само по себе, а все политические и моральные соображения должны быть отброшены. Это наделало много шума. Тем не менее эта неожиданная поддержка молодежи левобережья, влюбленной в Виктора Гюго и настроенной антибонапартистски, не помешала пьесе провалиться после шести представлений. Но эта «битва чести» открыла их для самих себя. Порывая с конформизмом, они осознали, что представляют собой последний бастион защитников чистого искусства, независимого и неизменного.
77
И однако же, после успеха «Прохожего», Коппе был удостоен похвал принцессы Матильды, которой его представил Теофиль Готье. Коппе представил ей Анатоля Франса; когда об этом узнал Верлен, он изобразил их обоих, Коппе и Франса, лакеями на подножках императорской кареты с имперскими кокардами на киверах. См. Верлен, М., 1935, с. 116. Прим. авт.
За это они были готовы отдать жизнь.
Глава IV
МНОГОЧИСЛЕННЫЕ ПОХОРОНЫ И БЕЗУМНАЯ ЖИЗНЬ
(конец декабря 1865 — июнь 1869)
Жизнь, полная печальных событий.
30 декабря 1865 года скоропостижно скончался от инсульта капитан Верлен. Его похоронили 1 января 1866 года на кладбище Батиньоля, где, как позднее напишет Поль, «предместье спит, хоть бы слабый звук» [78] . Был Новый год, и Полю с трудом удалось добиться от штаба местного гарнизона, чтобы для траурной процессии выделили почетный караул, право на который покойному давали его заслуги и чин. Вот как Верлен описал свои чувства:
78
«Батиньоль»,
Отныне г-жа Верлен должна была ограничивать себя в расходах. Из квартиры на улице Лемерсье она переехала в другую, более скромную, там же, в Батиньоле. Квартира находилась в доме 26 по улице Леклюз (вот поистине судьбоносное название!), близ площади Клиши. Они поселились на четвертом этаже этого мещанского, пошловатого, но очень удобного дома. Два окна гостиной выходили на улицу. Потеряв мужа и оставшись одна, г-жа Верлен, естественно, захотела сблизиться с семьей Лепеллетье, которые жили по соседству (в доме 3).
79
«Sub Urbe», сб. «Сатурновские стихотворения», пер. А. Эфрон.
Между тем для журнала «Искусство» наступили тяжелые времена — главный редактор не мог получить разрешение на продажу своего издания. Дело шло к банкротству. Последний номер вышел 6 января 1866 года.
Необходимо было придумать какой-то выход. У Мендеса появилась великолепная идея: почему бы не начать издавать ежемесячную поэтическую антологию? А из отдельных выпусков можно было бы составить ежегодный сборник. По невысокой цене он бы хорошо продавался.
Лемерру эта идея понравилась. Вопрос был в названии. Один пожилой ученый — возможно, Марти-Лаво — предложил возродить старое слово «Парнас», бытовавшее во французской литературе уже нескольких веков. Однако это слово не просто устарело, оно было опорочено; так, у Литтре читаем: «парнасец — шутливо о поэте». И все же его сохранили. Журнал стал коллективным детищем парнасцев.
Отныне можно было, войдя в лавочку Лемерра и взобравшись по железной винтовой лестнице, попасть в маленькую комнатку с низким потолком и очутиться в едва ли не главном месте сбора французских поэтов. Здесь бывали самые разные люди. Они курили, сидя в тесноте вокруг коксовой печки. Уже признанные авторы (Леконт де Лиль, Теодор де Банвиль) дружелюбно беседовали с молодыми поэтами, которые только начинали входить в моду (Катулл, Мендес, Глатиньи, Коппе, Сюлли Прюдом, Дьеркс и т. д.) и с совсем еще неизвестными, только стремящимися к славе. Среди этих последних был и Поль Верлен. Все они горели одним огнем, жили одним идеалом. Такой сплоченности не видели с 1830 года!
«Современный Парнас, сборник новой поэзии, в котором издаются неизвестные ранее стихи крупнейших поэтов нашего времени», выходил каждую субботу тиражом в пятьсот экземпляров. Белую обложку украшал девиз FAC et SPERA [80] и гравюра художника Луи Брауна, изображающая садовника за работой.
Первый номер от 3 марта посвящался — из почтения к старикам — Теодору де Банвилю («Изгнание богов»), Теофилю Готье и Х.-М. де Эредиа. Второй номер отдали Леконту де Лилю, третий Франсуа Коппе и некоторым другим, пятый — Бодлеру («Новые цветы зла»). Первые семь стихотворений Верлена появились только в девятом номере (28 апреля 1866 года). Восьмое — сонет «Тоска» — было напечатано в последнем выпуске этой серии от 14 июля. Всего было издано семнадцать сонетов семнадцати авторов.
80
Действуй и надейся (лат.).
За весь 1866 год в «Современном Парнасе» напечатались 37 поэтов, среди них — и Эдмон Лепеллетье. Сборнику не сопутствовал коммерческий успех, но тем не менее это была безусловная удача.
Бурная полемика в литературных кругах способствовала популярности «Современного Парнаса». Альфонс Доде (перебежчик, ранее он работал в «Фантастическом журнале» Мендеса) и еще несколько друзей, объединившихся под названием «Кламарская колония» [81] , Поль Арен, Жан Дюбуа, Шарль Батайль, Альфред Дельво и т. д., придумали очень острую пародию — «Современненький Парнасик, собрание новеньких стишков, предваренное Синим Драконом, с очень странным офортом на обложке» [82] . После выхода книги посыпались взаимные оскорбления, пререкания, последовали дуэли и угрозы дуэли (Мендес с Полем Ареном). Декабрьским вечером 1866 года в честь Альбера Мера, награжденного Французской Академией за последнюю работу — «Химеры» — был устроен банкет. Присутствовавший на празднестве Верлен заметил Доде, подошел к нему и приложил его кулаком по спине, воскликнув: «А! Вот ты где, свинья!» Доде обернулся, готовый к драке, но вмешались друзья. «Что происходит?» — спросил кто-то. Доде, взяв себя в руки, ответил: «Ничего особенного, это просто пьяный».
81
Кламар — административный центр на юго-западе Парижа. Намек на то, что «штаб-квартира» парнасцев находится в такой же «дыре».
82
Имеется в виду отель «Синий дракон», он же Бразильский отель, где принимал своих друзей Катулл Мендес. В этом месте постоянно происходили дебоши и собирались наркоманы. Прим. авт.