Поль Верлен

Птифис Пьер

За тридцать часов в неделю он получал жалованье из расчета восемьсот франков в год. Его комната на втором этаже «монастыря» была обставлена небогато — на сверкающем паркете одна медная кровать, один стол, несколько стульев и скамейка для молитв. Стены украшали лубочные картинки с изображениями Девы Марии и сердца Иисусова.

Человек, переступивший порог коллежа, попадал в мир порядка, молитвы и размеренности. Жизнь не была слишком сложной — занятия в отведенные часы, перемены строго по расписанию, проверка контрольных, простой обед, на протяжении которого зачитывалось вслух что-нибудь назидательное. Дисциплина отеческая, но жесткая. Учителя могли покидать коллеж с полудня до половины третьего и вечером после окончания занятий.

Верлен без труда вписался в эту оздоравливающую жизнь и не отказывал себе в праве дышать свежим воздухом. Все ему нравилось — город с его узкими улочками, старые испанские дома, приземистый крытый рынок, большая башня, радующие глаз окрестности.

Целых два года он был

частью этого тихого общества, этой «атмосферы ладана и ароматного воска, пропитанной религией», как говорил Жан-Мари Карре, выпускник коллежа ^[403] . В субботу он исповедовался, в воскресенье причащался. Вот как о нем рассказывает Анри Реньо, его ученик: «Когда он отправлялся в церковь, он расправлял плечи и складывал руки на груди» ^[404] . Службы, шествия, иногда театральные представления, устраиваемые учениками коллежа ^[405] , ежегодное паломничество в аббатство Иньи, наконец, посещения его преосвященства Ланженьо, архиепископа Реймсского — все эти события отбивали ритм коллежской жизни.

403

Карре, 1949, с. 33. Прим. авт.

404

Лелё, без даты. Прим. авт.

405

Речь идет, в частности, о пьесе «Сон и пробуждение», представленной 4 марта 1878 года. Прим. авт.

Новый учитель всем понравился. Детей он знал и умел удержать их внимание. В области морали, как и в области литературы и истории, он выражал взгляды абсолютные: с одной стороны было Благо, с другой Зло, и ничего посредине. Сначала ученики были сбиты с толку этим чопорным «мирянином», которого они прозвали Иисус Христос за его короткую бородку, но потом привязались к нему, так как он был разумен, приятен, справедлив и открыт. Английский он преподавал довольно странно: он заставлял своих учеников читать французские тексты в соответствии с английскими правилами чтения. Это особенно веселило Малларме, специалиста в преподавании английского.

Верлен в Аррасе в 1878 году с лопатой. Рис. Э. Делаэ.

Пасхальные каникулы 1878 года он провел в Аррасе. 23 апреля он присутствовал на свадьбе своего друга Ирене Декруа и Селины Бубер, во Фьефе. Он был свидетелем. Его достойные и размеренные манеры поразили всех собравшихся. Наверное, ему было нелегко не обращаться взглядом в прошлое, ведь когда-то и он сам… Делаэ, вечный шутник, нарисовал его одетым в рясу, вздыхающим за спинами молодоженов: «О несчастные ^[406] !..»

406

Карре, 1949, лист 79. Прим. авт.

Всю жизнь Верлена можно рассказать с помощью рисунков. Вот один из них, автопортрет в письме к Шарлю де Сиври от 27 июля 1878-го, конец учебного года. Верлен стоит на кафедре и строгим взглядом окидывает класс ^[407] :

Рассерженным взглядом окинет он класс, И тишь гробовая настанет. И в страхе звучит ученический глас: «Сейчас он нас всех покусает! [408] »

407

См. Рише, 1953. Прим. авт.

408

Пер. И. Коварского.

Церемония вручения наград состоялась 6 августа. Директор, видимо, ради садистского удовольствия, назначил прочесть торжественную лекцию об ораторском искусстве косноязычного отца Доньи.

И вот наконец роспуск учеников по домам, приходящийся на окончание праздников св. Анны, после традиционного шествия через город с цветами и украшениями. Делаэ по возвращении в Шарлевиль нужно было лишь чуть-чуть потревожить свежие воспоминания, чтобы нарисовать сатирическую картинку, как Верлен, держа в руках хоругвь с изображением Девы Марии, ведет за собой колонну пожарных ^[409] .

На оборотной стороне этого рисунка можно прочесть следующее замечание о Рембо: «Наш красавчик, скорее всего, пропал навсегда. Новостей никаких». (В августе 1878 года Рембо помогал своей семье собирать урожай в Роше.) А потом следующая колкость: «Перед отъездом в Шарлевиль я виделся с отцом Доньи. Этот хитрюга мне про тебя сказал: „Мсье Верлен каждый вечер отправляется в город; не иначе, у него там частные ученики!..“ Ах вот как! Что скажешь об этом грязном поклепе, дружище? На что ему нужно было поглядеть, так это на мою сардоническую улыбку!»

409

Карре, 1949, лист 78. Прим. авт.

И в самом деле, все вечера Верлен проводил в кафе. В Ретеле их было немало: кафе Ферри, кафе Гури, «Пер Мартен» и т. д. Но он там лишь невинно играл в манилью с коллегами или болтал с посетителями. Он был всегда трезв и в прекрасном расположении духа. Можно сказать, что в течение первого года в Ретеле его поведение было безупречным.

Каникулы… Хороший подарок, но что же с ним делать? Где провести эти долгие три месяца?

Пробыв несколько дней в Аррасе, он поехал в Париж, заглянуть на Всемирную выставку и увидеться с Шарлем де Сиври. Поскольку последний не прикоснулся к рукописям Рембо, Верлен попросил их на время обратно, чтобы вновь насладиться «Озарениями», с которыми он расстался почти сразу по получении их от Жермена Нуво, — целый год он их не держал в руках.

На Выставке он встретил (возможно, неслучайно) отца Доньи и многих других своих коллег из Ретеля. Особенно ему понравился цыганский оркестр. Вот как он это опишет Шарлю де Сиври:

На памяти остались от Выставки лишь только Цветастые цыгане с их шутками и смехом [410] …

Так он предлагал ему идею создать цыганский оркестр из французов.

Потом, в спокойном расположении духа, он направился к своей матери, не сомневаясь, что за ним следит полиция. В самом деле, в его досье в префектуре можно прочесть следующую записку: «Париж, 18 августа 1878 года. Г-н Робер (sic!) Верлен, поэт, который шесть лет назад покинул Париж и уехал в Бельгию со сво…им (sic!) другом Рембо, несколько дней назад вернулся в столицу и беззастенчиво появляется на публике в Мадридском кафе».

410

Пер. И. Терновского.

В Аррасе шли празднества, и все же он скучал. На обороной стороне программы ретельских праздников св. Анны, которую он использовал в качестве писчей бумаги, он признается Шарлю де Сиври, что не знает, «что же делать с этими каникулами, о которых он так мечтал».

Тем не менее он работает над «Искусом» (имеется в виду «Искушение святого Антония») и со смаком перечитывает Рембо: «Перечел „Озарения“ известного тебе господина (и еще „Одно лето в аду“, где я появляюсь в роли Доктора Сатанословия — это неправда!). Верну их тебе в октябре. По почте опасно. Кстати, вещицы замечательные, особенно по сравнению с ранними — и поэтому скандальными — работами Золя». К 14 сентября 1878 года он уже был готов передать своему шурину текст новой версии «Искушения». Он сгорает от желания вернуться в Париж, поскольку Матильда под влиянием брата Шарля наконец дрогнула и согласилась разрешить Полю увидеться с сыном. Она сама объявила ему об этой новости. Ребенок, который в данный момент отдыхал в деревне, вернется в столицу в конце августа. «Г-н Моте, несомненно, будет дома и примет вас», — писала она. Это письмо, в целом довольно бесстрастное, было, несмотря ни на что, ободряющим: «Вашего сына не будут воспитывать в духе свободомыслия, как вы, кажется, опасаетесь. Ему будут преподавать Закон Божий, и мы обратимся к вам за советами на эту тему, если вас это будет волновать», и вот еще: «в свете вашего благоразумного поведения, мы просим лишь об одном — забудьте прошлое; ваш сын никогда ни о чем не узнает» ^[411] .

411

Коллекция Матарассо. Прим. авт.

Поездка в Париж планировалась на сентябрь, но этому мешали некоторые обстоятельства: с одной стороны, приглашение от Жермена Нуво посетить в Руссе (департамент Вар) его сестру Лоранс, а с другой стороны — сообщение от Делаэ, что тот сам приезжает в гости к нему. Все же Верлен решил не ехать в Марсель, попросил Делаэ отложить визит и сообщил Шарлю де Сиври, что прибудет в столицу 30 сентября. Он приглашал его с супругой на ужин в «Брассри де Мартир».

При встрече он отдал Сиври рукопись «Озарений» и стихи 1872 года, но с обязательным условием решить в ближайшее время, будет или нет он писать на них музыку, и в последнем случае вернуть ему рукописи без промедления. Сиври обещал.