Поларис

Уэлдон Фэй

Иногда Мег радовалась, что Тимми далеко от дома. Она бы пожаловалась по простоте душевной, что ей недостает слизняков, тут же залилась бы краской и почувствовала себя дурочкой под насмешливым взглядом Тимми. Какие-то думы надо таить в себе, в этом одно из наказаний человеческого бытия. Казалось бы, раз человек наделен даром речи, должно происходить общение между людьми, но его, конечно, нет. Горько, что она сожалела о слизняках. Уж лучше бы Томпсона пожалела. Страдания Томпсона усугублялись, когда он наблюдал людей за беседой: он полагал, что они обмениваются мыслями о чудесах Вселенной. Томпсон ошибался, но

не знал об этом. Подлинные разговоры между Тимми и Мег, подлинное общение происходило в постели и без слов. Неудивительно, что Томпсон любил лежать под ней.

Зимой автобус в горы не ходил. Пассажиры в эту пору были редки. Мег отправилась в библиотеку на базу на велосипеде — полчаса туда и два часа обратно в гору — и попросила библиотекаршу найти для нее книгу о слизняках. В библиотеке был богатый выбор книг по вышиванию, вязанию, варке варенья, обивке мебели, самоучитель французского, «Первые шаги в философии», но никакой информации о слизняках.

— Попробуйте разложить ядовитые шарики в тех местах, где завелись слизняки, — посоветовала библиотекарша. — Слизняки их съедают и просто-напросто тают на глазах.

— Но это ужасно! — воскликнула Мег.

— Может быть, если думать о слизняках. Но думать о них не надо. Разложите шарики — и все.

Выйдя из библиотеки, Мег встретила Зелду. Та кинулась к ней с объятиями и пригласила на чашку кофе.

— Уж не подвинулась ли ты рассудком там, в горах, в полном одиночестве? Вид у тебя довольно странный, — верещала Зелда.

Мег была в джинсах и старой шерстяной фуфайке Тимми. В ней она чувствовала себя под его защитой. На Зелде были розовые джинсы, темно-розовый свитер, модный серый шерстяной шарф, повязанный, как шаль, и множество золотых браслетов и колец.

— В каком смысле странный?

— Взгляд чудной, — пояснила Зелда. — Как у беременной.

Мег задумалась.

— Хотела сегодня принять пилюлю, — припомнила она, — и вдруг вижу, еще четыре осталось, а я считала, что кончила курс.

Они вошли в уютный домик Зелды; из его окон открывался красивый вид. Томпсона пришлось оставить возле дома. Он выл, но Зелда была неумолима.

— Ты четыре раза забывала принять пилюли. Значит, хочешь ребенка. Это у тебя в подсознании.

— Не ребенка я хочу, а Тимми.

— И я не хочу ребенка, но он у меня будет, — сказала Зелда. — Сегодня утром удостоверилась. Подумать только, Джим узнает об этом лишь через два с половиной месяца — плюс-минус два дня, как распорядится безопасность.

— Ты же можешь сообщить ему новость по семейному телеграфу.

— Они передают только добрые вести. Плохие ждут моряков на берегу.

— Полагаю, ваши с Джимом представления о добрых вестях не всегда совпадают, — сказала Мег.

— Не всегда, — подтвердила Зелда. — Но в этом и заключается семейная жизнь.

Только не наша, у нас с Тимми все иначе, подумала Мег.

На часах было одиннадцать сорок пять. Мег пропустила мысленное свидание с Тимми. Все его мысли были обращены к ней, но Мег этого не заметила. Она думала о тающих слизняках.

Тем временем Томпсон обнаружил открытое окно в уборной, втиснулся туда, погнув при этом кронштейн, и влетел в гостиную. Он сразу бросился к Зелде.

— Почему — к тебе? — удивилась Мег.

— Потому что я хозяйка

дома, а он пытается подольститься, — сухо объяснила Зелда. — Неужели нельзя оставить пса дома? — Изловчившись, она пнула Томпсона носком маленького золоченого ботинка, и Томпсон взвыл.

Мег сразу вспомнила, что должна его опекать, и заторопилась домой.

— Не так уж много я знаю о собаках, — сказала она, усаживаясь на велосипед, — но, может быть, Томпсон экстраординарно умный пес?

— Псих он экстраординарный, — отозвалась Зелда.

На следующий день Зелда позвонила Мег и пригласила к вечеру на обед, чтобы познакомить ее с Тони.

— Ты не можешь отказаться! — заявила Зелда. — Никаких приглашений на сегодня в твоем еженедельнике нет.

— У меня и еженедельника нет, — сказала Мег.

— Учту на будущее.

— А кто он, этот Тони?

— Запасной кавалер, дорогая. Здесь всегда кто-нибудь в резерве. Тони отвечает за связь с прессой. Жена у него — в Новой Зеландии, она почему-то всегда там обретается, а если ее случайно и занесет сюда, она его не понимает. Тони чинит пробки, выгуливает собак, и все мужья ему доверяют. Какая-то чересчур догадливая дама пустила слух, что Тони — «голубой», потому, мол, они и живут с женой врозь, но это, конечно, ерунда. Он очень славный, смешной и, может быть, вселит в тебя бодрость.

— Очень мило с твоей стороны, Зелда, только навряд ли я приеду.

— Но почему?

— Думаю, Тимми был бы недоволен.

— По-моему, подводники не такие уж оголтелые собственники, иначе они не бросали бы жен надолго одних.

Веский аргумент! Мег поискала отговорку, но так и не нашла.

— Пожалуй, ты права, — сказала она. — Большое спасибо за приглашение, Зелда. Приду с удовольствием.

На дне Индийского океана на «Поларисе» завтракали, обедали и ужинали в те же часы, что и дома. Обед в тот вечер состоял из национальных блюд разных стран. Джим приготовил пельмени по-итальянски — ему всегда удавались незатейливые блюда. Капитан — цыпленка по-персидски, фаршированного толчеными орехами и долго томившегося на медленном огне, а Тимми, лучший кондитер на «Поларисе», непревзойденный мастер по крему, испек французский tarte aux poires [3] . Тимми не переставлял стрелки часов, чтобы не пропустить время мысленного свидания с Мег в одиннадцать тридцать.

3

Грушевый пирог (франц.).

Когда Мег приехала к Зелде в тот вечер, ей пришлось прокладывать себе путь в шумной разгневанной толпе пацифисток с лозунгами и изображениями сломанных ядерных ракет, напоминавших сломанные фаллосы. Демонстрантки, месившие грязь возле базы, довольно спокойно пропустили Мег. Она была в куртке и джинсах, на велосипеде и легко сошла за свою.

— Ракеты — долой, ребята — домой! — скандировали пацифистки, и Мег сразу вспомнила два облика Тимми — задорное, цветущее мальчишечье лицо и отчужденную строгость — внутреннюю суть мужчины, порой проступавшую на нем; Мег задумалась: кого же из них она любит, и почти с испугом призналась себе — мужчину. Ей было весело с мальчишкой, она играла с ним в любовные игры, но сердце ее принадлежало мужчине, а с ним, разумеется, шутки плохи.