Полдень, XXI век (апрель 2012)
Шрифт:
Вот появился новый комок. Еще и еще. Они бесшумно скрывались в ночи, и я завороженно наблюдал за непонятными существами.
Наконец все затихло. Жаб продолжал посапывать, как будто ничего не произошло.
А ночь пыталась погасить костер, давила на нас черной тушей, наблюдая светящимися круглыми глазами.
– Вставай, соня, – тормошил меня за плечо Жаб. – Утро уже.
Я вскочил на ноги. От костра несло вкусным запахом жареного мяса. Вот не буду спрашивать
Так спокойнее.
– Жаб! – спросил я. – Ночью… Когда ты спал… Понимаешь, с тебя разбегались зеленые комки. Что это?
Я посмотрел в честные желтые глаза с вертикальными черными зрачками. Жаб заперхал.
– Давай есть, – сказал он и вдавил ногой в песок большие черные надкрылья выпотрошенного жука.
– Бродяга, – вскоре спросил Жаб, – твоя грудь поднимается, ты вдыхаешь воздух, да. Зачем?
– То есть, как это «зачем»? – удивился я. – Ты же тоже дышишь.
– Вот-вот. Вопрос о… снобегах такой же смешной для меня, человек. Мы впитываем информацию, когда спим. Собираем отовсюду. Снобеги возвращаются утром и приносят нам сведения. Мне многое известно. Я никогда не был в поселении людей, но знаю ваши дома. Мне ведомо, как вы живете. Потому что мои снобеги когда-то побывали в вашем городе.
Жаб разворошил угли и вытащил новую порцию розового мяса с твердой запекшейся корочкой.
– Я вижу красоту этого мира, даже когда сплю. Я считаю ночные звезды и уплываю в воображении по космическим дорогам. Перед тем как проснуться, я встречаю по утрам рассвет, любуюсь багряной зарей на востоке. Я впитываю все это, понимаешь, – посмотрел Жаб на меня. – Я наслаждаюсь яркими красками счастья вместе с вернувшимися снобегами.
Я молчал.
– Вы, люди, лишены этого.
– У нас тоже есть сны, – прошептал я.
…Желтые волосы касаются моей руки. Я вспоминаю теплые губы. И чей-то смех.
– Это внутри вас, – воскликнул Жаб. – Вы замкнуты в самих себе. Навечно. Вы не понимаете красоту мира. Не видите радость весенних радуг. Не собираете чистые крупицы знания.
– Для чего? – спросил я. – Цивилизация твоего народа совсем не развита по сравнению с людьми. Если бы не Очищение…
– Просто для того, чтобы знать! – отрезал Жаб. – И помнить. Этого достаточно. Давай, собирайся. Утром хорошо идти.
Он забросал угли песком.
– Эти твои снобеги, – поинтересовался я, – они живые?
– Да, – ответил Жаб, – живые. Но сами по себе они ничего не понимают. Это ведь частички меня. Они просто приносят информацию, которую я у них отбираю.
– Я не знал…
– Вы не видите дальше своего носа! Вы прилетели в наш мир и думаете, что можете его легко понять и покорить. А сами не в состоянии разобраться даже в самих себе. То, что вы принесли с собой, оно…
Жаб замолчал.
– Очищение, да? Ответь, Жаб,
– Ничего я не знаю, – спокойно сказал Жаб. – Но Очищения раньше не было в нашем мире. Оно появилось вместе с вами.
И мой товарищ пошел вперед, все еще слегка прихрамывая на левую ногу.
– Ты снова пришел сюда, – сказал Абсолют. – Может быть, ты пояснишь мне, что такое жизнь.
– Жизнь – это память, – ответил Бродяга.
– Память… – эхом повторил Абсолют. – Интересное объяснение. Кто знает, может быть, ты изменишь свое мнение. В следующий раз. Иди, Бродяга, и ищи свой смысл.
Мы шли целый день. Колючий песок сменялся отполированными ветром камнями. А затем – снова песчаные насыпи. И кусты. Цепкие, хватающие за ноги, мешающие быстро идти. Среди скрюченных ползущих веток что-то тревожно шуршало, и мы с Жабом держались настороже.
А на равнине выл ветер.
Иногда среди камней попадались не занесенные песком большие воронки, и тогда нам приходилось спускаться и подниматься по их пологим склонам, но не сыпучим, а сплавленным огнем в прочное зеленое стекло.
Огнем…
Или взрывом.
Мой прибор возле опаленных склонов начинал тревожно потрескивать.
– Смотри! – Жаб резко остановился и указал куда-то направо.
Там, среди камней, лежала наполовину занесенная песком металлическая птица. Солнце отражалось яркими пятнами на ее гладком боку. Стеклянная голова птицы призывно приоткрывала дверцу.
– Это ваше, человеческое, – прошептал Жаб.
Он с тревогой присматривался к упавшему когда-то давно аппарату. Я сделал шаг к погибшей птице. Прибор на моей руке защелкал: щелк-щелк, щелк-щелк. Стрелка указывала не на птицу, а в сторону, вела дальше, к Недостижимым горам.
– Стой! – воскликнул Жаб.
– Что?.. – начал было я, но тут увидел…
На сверкающей птице сидел оборотень и смотрел на нас маленькими красными глазками. Солнечные лучи согревали металл сквозь прозрачное тело хищника.
– Не шевелись, – прошептал я.
Оборотень жадно ловил наши движения, пытаясь разглядеть замершую добычу.
– Он смотрит на нас, – прошептал зеленокожий. – Видит. Я сейчас…
Жаб начал осторожно открывать сумку.
– Нет!
«Поздно!»
Оборотень сильно оттолкнулся всеми четырьмя изогнутыми лапами и прыгнул. Изящно, далеко. Быстро.
Прямо на нас.
– Хр-р-ра! – Жаб откатился в сторону с зажатой в руке длинной трубкой.
Я выхватил меч, рубанул воздух. Наугад. Оборотень противно завизжал. Затем острые когти полоснули по моему плечу, и на песок брызнула кровь, смешавшись с зеленой кровью оборотня. Меч отлетел в сторону. Острые камни впились в лицо.
«Черт!»