Поле под репу
Шрифт:
Так, есть ли у девушки причины для брака? Уж всяко не любовь — ничего подобного Дуня к Вирьяну не чувствовала. Но с другой стороны, она отдавала себе отчёт, что это не самое важное в супружестве, особенно в этом мире, да и в родном, если на то пошло, тоже. Сексуальное влечение? О-оо, сколько бы ни отрицала Дуня, оно присутствовало и раньше оно стало бы причиной для свадьбы. Но сейчас девушка понимала, что это обычный животный инстинкт. Да и выражен он был не так уж и сильно. Рядом с Вирьяном она ощущала какое-то беспокойство, волнение, которое, однако, легко могла утишить… всего
Губы сами собой разъехались, в глазах зажёгся весёлый огонёк. Дуня постояла немного, рассматривая узор на половицах, и медленно подняла голову. Из узкого мутноватого зеркала, будто в щель из-за двери, выглядывала тоненькая девушка в белом платье. Она мечтательно улыбалась. На щеках её, вопреки зимнему времени, горел нежный румянец.
Дуня подошла к отражению, коснулась гладкой поверхности. Тоненькая девушка с той стороны повторила все движения и вопросительно приподняла брови. Дуня отвернулась.
Её, не спросясь, переселили в комнату побольше, перенесли нехитрый, пусть как ни странно разросшийся, скарб, одарили кое-какими полезными вещицами. Видимо, всё это шло в нагрузку к «госпоже», как и отдельный закуток для умывания с прочим приведением в порядок, и громоздкая кровать с балдахином и полупрозрачной занавесочкой — ни дать ни взять марля от комаров. И ниша для платьев и белья, донельзя похожая на стенной шкаф, и другие не сказать что неприятные мелочи. И зеркало. Плохонькое по меркам родного мира, но роскошное по здешним. Зеркало, в котором отражалась почти незнакомая девушка.
Теперь азиатская кровь играла в Дуне, подчёркивала особенность, необычность случайной путешественницы. Словно бы над карандашным рисунком девушки поработало перо с тушью — всё осталось неизменным, только контуры стали ярче. А в смоли волос всё так же пылали нестерпимым огнём отдельные прядки. Странно, раньше для этого приходилось часами мучаться в парикмахерской, сейчас же за мастеров работала природа… О-оо, теперь Дуня могла отбросить ложную скромность и признаться, признаться себе, а не кому-то другому, что она хорошо понимает, чем способна привлечь местных мужчин — она и впрямь, как циркачка Чернушка, была экзотикой.
Но только не для сэра Л'рута — ему девушка не дозволила себя разглядеть. И не для Вирьяна — тот видел своё. Интересно, что всё-таки магу нужно?
Отражение, подчиняясь оригиналу, мотнуло головой. Неверный вопрос. Прежде всего, что нужно ей? Ей — Леске-полотёрке. Ей — Янепонимаю, рабыне. Ей — Дуне, студентке. Ей — Евдокии Семёновне, дочери четы Лебедевых. Ей. Она обожала длинные платья и мечтала о чистой любви. Именно в таком порядке. Даже сейчас она всё ещё была маленькой принцессой с детской, наивной верой, что когда-нибудь она выйдет замуж за прекрасного принца. И начнётся бал, и принесут подарки. И подруги будут скрежетать зубами от зависти, одновременно искренне радуясь за Дуню…
Платье, в которое обрядили девушку, оказалось правильным: красивым, удобным и вместе с тем затейливым. Белым. С огненными мазками ленточек и миниатюрных ягод, с чёрными
А ведь Дуня полагала, что ей будет не до подобных глупостей перед свадьбой, но отчего-то лишь они и приходили на ум. Потому что… потому что она не желала давать обет верности Вирьяну. Она — смешно сказать — хотела в этом чудесном платье встретить друга. Сладкоежку. Который в образе всепобеждающего Молнии, покорившего Империю, принявшего истинную вассальскую клятву сэра Л'рута, свысока глянет на мага Вирьяна… почему-то обязательно свысока, словно бы говоря «Ты — великий чародей, но мне, вот, мальчишке, волшебство без надобности, я и без него сделаю всё, что захочу»… Хотя, казалось бы, зачем так? Дуня не без основания подозревала, что Вирьяну не очень нужна магия, чтобы добиться желаемого. И всё-таки… Молния одобрительно хмыкнет, оценивая госпожу Л'лалио, презрительно, с отвращением скривится на златовласку… Пустое! Ничего этого он не сделает — лишь встанет на колено и подарит букет роз. А потом снова исчезнет по своим пугающим делам. И всё.
Почему?
Неужели она влюбилась в какого-то мальчишку? Да ему — дай боже, если четырнадцать есть. Она что? С ума сошла? Или… Или это какой-то приворот, как с белокурой зазнобой сэра Л'рута? Но не могла же она размечтаться о подростке только потому, что тот её поцеловал. Зато — захотел и поцеловал, в отличие от того же Вирьяна, давшего сбежать… Стоп, а при чём тут Сладкоежка? Дуня удивлённо посмотрела на отражение. За его спиной мелькнула тень.
— Ты? Что ты тут делаешь?
— Двуличная тварь. Мне тебя и убивать-то расхотелось, — сказала что плюнула прекрасная богиня-демоница сэра Л'рута. — И влюблять тоже. Противно.
— Что? — не поняла хозяйка комнаты. — О чём ты?
— Я тебя сначала не разглядела, — златовласка подошла ближе, как всегда блистающая великолепием, но… если Дунин образ незримый художник подчеркнул тушью, то незваную гостью он скрыл за матовой калькой, словно заложил страницы старого фотоальбома. — Потом уверила себя, что это не можешь быть ты. Но ведь я тебя узнала! Узнала!
— Пятиглазый и меня выставлял на помост, — напомнила девушка, но «собеседница» пропустила чужие слова мимо ушей.
— Узнала. Ничего — другие тоже узнают.
Златовласка выскользнула в коридор, Дуня кинулась за ней.
— Постой!
— Радуйся. Наслаждайся, — откликнулась белокурая чертовка и растворилась в полумраке общего холла.
Дуня не успела заметить, куда направилась «собеседница», так как у дальних дверей ей примерещился Вирьян. Девушка бросилась к тени — с господской любовницей и с её странностями она разберётся потом, сейчас бы поговорить с магом. Но тихую пустоту коридора сторожили безмолвные доспехи — если кто здесь и был, то он пропал так же, как и златовласка. Вздохнув, Дуня вернулась к себе.