Поле под репу
Шрифт:
На кровати, продавив расшитое покрывало и пуховое одеяло под ним, мерцали два инородных предмета. Огранённый под алмаз флакон и небольшой кинжал без ножен.
Убивать? Влюблять?
Девушка взяла сияющий водицей «кристалл», с удивлением и, пожалуй, восторгом посмотрела на танец разноцветных искорок внутри — зеркальные лампадки с хорошими свечами тоже прилагались к новому положению. Встряхнула и зачем-то поднесла к уху. Пузырёк вспыхнул, по комнате — будто бы сквознячок пробежал — поплыл и тотчас исчез смешанный аромат распускающейся сирени и свежескошенной травы. «Напиток N9»? Дуня, недоумённо пожав плечами, уронила флакон на постель — любопытство снова пряталось на задворках сознания, набираясь сил после прогулки в башню мастера Лучеля —
Засунув кровоточащий палец в рот, девушка обернулась к зеркалу. Отражение теперь выглядело изумлённым и хитрющим одновременно, как ребёнок, готовящий пакость. Как Сладкоежка. Интересно, не происками ли златовласки Дуня задумалась о поцелуе мальчишки?.. Тьфу ты! Да не целовал её малолетний опекун! Это сделал нагловатый заключённый сто сорок четыре. Но отчего-то, вспоминая друга, девушка упорно представляла нахального юнца из сверхсовременной камеры. И не сказать чтобы они были похожи… хотя общее между ними имелось. Или это память играет с Дуней злую шутку? Никак не получалось увидеть мысленным взором Сладкоежку — перед глазами стоял случайный встречный, мимолётный знакомец, чьего имени девушка и спрашивать-то не хотела. Но почему? Как же это? Сладкоежка столько для неё сделал, а она, неблагодарная, даже не помнит его лица! Только улыбающееся из-за туч солнце. И запах. А ведь заключённый сто сорок четыре тоже мог им похвастаться. В его камере пахло полынью… Или это всего лишь воображение Дуни?
С девушкой подобное уже случалось. Единожды. И шло оно из далёкого-предалёкого, дошкольного детства. Один образ — приятный, до сих пор лелеемый — безнадёжно слился с другим, диаметрально противоположным. Она, двухлетняя, возилась в песочнице, когда к ней подкатился трёхлетний карапуз. Он наверняка уже ходил в садик, такой мальчик был серьёзный, важный и большой. Он вручил ей ярко-оранжевого жирафа в голубых пятнах (позже Дуня узнала, что это васильки) и объявил своей невестой, что подтвердил гордым чмоканьем в щёку. «Ухажёра», пространно извиняясь перед мамой и одновременно отчитывая деловое дитятко, увёл очень-очень высокий и строгий мужчина, которому помогали и вовсе великаны (много лет спустя, девушка догадалась, что это были телохранители как отца, так и сына).
Лет в шесть состоялась иная столь же мимолётная встреча, но царапины от неё остались и на теле, и в душе. С Дуней, всё из-за того же жирафа, сцепился ровесник. Игрушку, пусть и пошедшую мятыми трещинами, девочка отстояла, но с тех пор всё пыталась объяснить себе (и не могла), как один и тот же человек способен быть настолько разным, хотя умом отлично понимала, что мальчишки не связаны друг с другом — дело-то происходило в разных городах. Таких совпадений не бывает. И в любом случае, драчун, кажется, был помладше, когда «женишок» явно был старше. И никто не забирал беспризорного бандита — тот убежал сам, своей дорогой, так и не отобрав любимого жирафа…
Дуня рванула к стенному шкафу. Многострадальная юбка, так и не избавленная от шпаргалок, лежала на нижней полке, поверх сиротливо просвечивала дырочками в кружеве кофточка. У валенок и местного варианта сабо сиротливо пылились тапочки, всё ещё не стёртые до дыр. Девушка с минуту смотрела на них. Долгую минуту.
Она попала в другой мир. Столкнулась с магией. Была рабыней, едва не проданной в бордель. Стала полотёркой, потому что ничему иному обучить её не сумели. А теперь она вытащила счастливый билет — рыцаря, чародея и богача, интересного и, пожалуй, красивого мужчину, наверное, заботливого. Но… Она что? И дальше должна идти на поводке?! Плестись туда, куда потянут?! Пусть тянут добрые люди, пусть собачий ремешок сейчас необычен, украшен золотом и каменьями, увешан мелодичными колокольчиками, но это — всего лишь поводок. Ей не хочется. Ей надоело! Лучше уж как со Сладкоежкой бежать в сторону, по самим же вытаптываемой тропинке, а не по дороге, по которой ведут. Пусть это будет больно, невозможно, неправильно. Пусть ей придётся вернуться к хозяину. Но
Может, это было умопомрачение, результат накопившейся и разом вышедшей ярости, несогласия с происходящим. Может. Но оно было.
Дуня покидала вещи прежнего мира и кое-какие этого в любимую вместительную сумку, натянула тёплую юбку под свадебное платье, засунула ноги в валенки и укуталась в цветастую шаль, ту самую, что досталась от ведьмы. А затем спорым шагом покинула гостеприимный кров сэра Л'рута через полузатопленный тайных ход. Тайный только на словах: раньше обитатели замка бегали через него в деревеньку у самых стен. Знала о нём и Дуня, потому как Леске неоднократно предлагали по нему прогуляться к счастью, да девушка отказывалась. После неудачного покушения на господина и хозяина ходом занялись всерьёз, но как ни странно по дороге никто не встретился, чтобы поинтересоваться, куда направляется госпожа Лес в подвенечном платье и старых валенках или хотя бы поздравить с предстоящей помолвкой. Может, это бы отрезвило девушку, но всё снова обернулось как обернулось.
Не думая, что же она творит, куда спешит без еды, одежды и денег, не страшась ночи, не обращая внимания на погоду, время последней битвы зимы и весны, Дуня шла вперёд. Шла, пока не услышала:
— А что это ты тут делаешь одна, красавица?
3
Дуня побежала. Обратно, домой, в замок — к сэру Л'руту, магу Вирьяну, строгой Вруле и ядовитой златовласке. Побежала, потому что такие вопросы таким тоном задают не к добру.
— Э-гей! — донеслось сзади.
Девушка лишь поднажала — и мигом запутавшись в юбках, рухнула на стылую землю. Вскочила, теряя валенок, и вновь побежала. Разномастная обувь мешала, что привело к очередному падению. На этот раз быстро подняться не вышло. Продолжить бег с препятствиями тоже — боль в ушибленной коленке и вывихнутом бедре не давала и шагу ступить, стоять-то плохо получалось. Обречёно вздохнув — ну и дура она всё-таки! — Дуня оглянулась на преследователей.
Она не ошиблась — за ней действительно гнались. И ничего приятного в этих типах не было. Троица мордатых краснощёких мужиков, самой что ни на есть свирепой наружности. Щетина, шрамы, неопрятная шевелюра и одежда. Тяжёлый винный дух. С кислинкой. В мощных руках никакого оружия, но много ли им надо? Один всего двумя пальцами сжимает огромную бутыль, двое других держатся за пояса. Все трое ухмыляются, рассматривая добычу пьяными глазами. Но самое худшее, что добыча не могла пошевелиться, так как видела охотников во всей красе — ни одна подробность не ускользнула от Дуни в неярком свете уличного фонаря, скорее уж наоборот тени словно бы намерено выделяли самые отвратительные черты преследователей.
Вот, тот, что стоял по центру, махнул рукой — мол, иди к нам сама. Дуня, сглотнув, покачала головой. Мужики синхронно шагнули вперёд… и девушка вдруг поняла, что её на самом деле испугало. Фонарь. Уличный фонарь. Самый настоящий, пусть и масляный. Хотя сэр Л'рут и был богат, такого в его деревнях не встречалось.
— Мама… — оценила ситуацию Дуня. Троица приближалась. — Мамочка…
Каменные, как минимум двухэтажные, крытые черепицей дома. У ближайшего хорошо просматривался украшенный финтифлюшками водосток, а над соседом явно поскрипывал флюгер. Чистая и аккуратная мостовая, судя по булыжникам часто обновляемая. Редкая цепочка огоньков вдали — наверное, главные улицы освещали целиком, а не только на перекрёстках, как здесь. Солоноватый на вкус воздух. Запах копоти, калёного железа и йода, мешающийся с едва заметным запахом помоев и навоза. Немытым телом тянуло только от «охотников». Ещё один комитет по встрече? И снова трио?