Полет бабочек
Шрифт:
Грубиян хохочет.
— Это не смешно! — резко выкрикивает она.
Руки ее сжимаются в кулаки, и она еле сдерживается, чтобы не залепить ему пощечину. Этот тип все испортил. Люди вокруг уже крутят головами, чтобы посмотреть на нее, шепчутся между собой, поправляют воротнички и манжеты, которые Томас задел по пути. Они все обязательно решат, что он окончательно сошел с ума.
Мужчина пожимает плечами.
— Как вам угодно, сударыня.
Он отступает назад и смешивается с толпой.
Она смотрит вниз в фойе, разглядывает лица людей, ища среди них мужа, хотя уверена, что он уже выбежал
— Пожалуйста, подождите меня здесь, — говорит капитан Фейл кучеру. — Я недолго.
Он тяжело опирается на трость, высаживаясь из кареты на тихой улочке, ведущей прямо к реке. Огромный дуб растет перед домом мистера Уинтерстоуна; Фейл сразу вспоминает дерево, на которое залезал, будучи ребенком. Что ж, теперь по деревьям не полазишь — куда там с этой никудышной ногой.
Он думал, что будет вежливо — написать мистеру Уинтерстоуну, прежде чем нанести визит, но так и не дождался ответа. В его записке было сказано просто: «У меня есть срочное дело, которое я желал бы с вами обсудить. Буду в Кингстоне завтра утром, и мне бы хотелось навестить вас в середине дня». Разумеется, единственная причина его приезда в Кингстон — желание повидаться со стариком. Если тот спросит, можно будет придумать отговорку — что-нибудь вроде посещения портного.
Невероятно толстая экономка открывает ему дверь и хмуро смотрит на него. Впрочем, для своих габаритов двигается она довольно шустро, и Фейл вскоре оказывается в гостиной. Он ожидает у камина, не осмеливаясь присесть. В комнате, обставленной старинными кожаными креслами, висит тяжелый запах сигарного дыма. Над каминной полкой укреплена фотография молодой женщины, правда, снимок довольно давний. Выражение лица женщины вначале немного пугает его — она кривит губу, словно осуждая за то, что он пришел. Но глаза смягчают ее облик, и он меняет свое впечатление о портрете. Это, без сомнения, мать Софи, хотя они мало похожи друг на друга, если не считать светлых волос. Чуть ниже висит другая фотография, в серебряной рамке. На ней Софи, гораздо моложе, чем сейчас — почти девочка, — сидит на стуле, рядом с ней стоит мистер Уинтерстоун. Лица у обоих суровые, как обычно на фотографиях, но в их позах уж совсем явное безразличие. Уинтерстоун стоит, строго выпрямившись, опустив руки по бокам, хотя любой фотограф сказал бы, что надо положить их на спинку стула.
Капитан отворачивается от фотографий как раз в тот момент, когда Уинтерстоун появляется в комнате и подходит к нему, протягивая руку.
— Ваша записка явилась для меня приятной неожиданностью, — произносит старик. — Мне поправилось, как мы беседовали с вами в «Звезде и подвязке». Чем могу быть вам полезен, сэр?
Он приглашает его сесть в одно из кожаных кресел — оно скрипит, когда Фейл тяжело опускается в него.
— Надеюсь, что это я смогу быть вам полезен, сэр.
— В самом деле?
Уинтерстоун поднимается с места и идет к шкафу с напитками.
— Выпьете что-нибудь?
Он поднимает графин с коньяком, и Фейл согласно кивает.
— Дело касается мужа вашей дочери.
Уинтерстоун
— Знаете ли вы о том, сэр, что мистер Эдгар, вернувшийся с берегов Амазонки, очень изменился?
— Изменился? Каким образом? Я с ним пока еще не беседовал, хотя мне было бы интересно услышать о его путешествиях.
— Он вернулся, в некотором роде… травмированным.
Уинтерстоун громко сглатывает.
— Вернее, он не разговаривает.
— То есть как это — не разговаривает? Вы хотите сказать — с моей дочерью? Они что, поссорились?
— Не только с вашей дочерью. Он ни с кем не разговаривает. Он, кажется, стал вроде как немым.
— Немым? — повышает голос Уинтерстоун — Он что, лишился рассудка?
— Ну, в том-то все и дело, сэр, вот почему я здесь. После нашей встречи в тот день, сэр, я подумал, что мой долг — рассказать вам об этом, поскольку миссис Эдгар, очевидно, скрыла это от вас.
— Уверен, у нее были на то причины.
— Причины, да, — говорит Фейл. — Возможно, она собирается рассказать вам. В конце концов, в настоящее время уже весь город знает об этом.
— Откуда всем стало известно?
— Вы же знаете, сэр, как люди судачат. Лично я никому ничего не рассказывал, хотя миссис Эдгар сама открыла мне этот секрет.
Брови Уинтерстоуна лезут наверх.
— Как хорошему другу мистера Эдгара. Томаса.
Он набирает в грудь побольше воздуха. Нужно врать осторожно и не запутаться.
— А еще они ходили в театр в субботу вечером, и одному нашему знакомому, мистеру Чапмену, пришлось удерживать мистера Эдгара изо всех сил, чтобы тот не набросился на одного человека, который просто слегка его подтолкнул. Боюсь, он стал очень жестоким, и меня беспокоит то, что Софи может угрожать опасность.
— Боже мой… Софи…
Уинтерстоун на мгновение погружается в собственные мысли, морща лоб.
— Вчера он ходил с ней в церковь и, честно говоря, выглядел так, будто ему вовсе не хотелось там находиться. Он не присоединился ни к одному псалму, ни к одной молитве.
Старик отрывает взгляд от стакана и смотрит на Фейла.
— Это же так понятно, сэр.
— Да, конечно.
Вот идиот. Он решил, что, если обвинит Томаса в недостатке веры, это ему поможет, но, похоже, плохо справился со своей задачей.
— Он избегает общения с прихожанами, хотя многие из них стараются выказывать ему свою доброту.
Уинтерстоун как сидел, так и сидит, только стакан его опустел, и теперь он постукивает ритмично по подлокотнику. Взгляд его устремлен в пол. Фейл ждет, когда он заговорит.
— Зачем вы рассказываете мне все это? — спрашивает старик в конце концов.
«Он сомневается в моих мотивах, — думает Фейл. — Сейчас или никогда».
— Я просто подумал, сэр, что, сообщив вам об этом, мог бы помочь несчастной паре. Я знаю, что миссис Эдгар не желает помещать своего супруга в больницу или другое лечебное заведение. Может, вы, с вашим влиянием, решили бы этот вопрос законным путем. В самом деле, ничего хорошего для вашей дочери не выйдет, если она будет замужем за человеком, который напоминает не что иное, как овощ.