Полет бабочки. Восстановить стертое
Шрифт:
— Кто это тут плачет? — спросил знакомый мягкий голос, и я увидела спешащую к кровати высокую полную женщину в белом халате. — Очнулась, моя золотая? Только не плачь, а то швы болеть будут.
Швы? У меня швы на лице? Вот почему оно так болит от малейшего движения. И слезы — они же соленые, от них так щиплет.
На кого же я похожа?!
Я? А кто я-то?
Мне стало так страшно, что даже замутило.
Я не представляла, кто я такая, где нахожусь и что со мной приключилось. Этот приятный добрый голос звал меня Мариной. И это было единственное, что я знала о себе — впрочем, с чужих слов. Ну, и еще
— Кто?.. Что?..
Мне хотелось спросить, что случилось, где я, но слова путались, язык не слушался. Губы шевелились, а лицо просто разрывалось от боли.
— Тихо, моя хорошая, не говори ничего. Ты в больнице. Ты очень пострадала, но теперь все будет хорошо, ты поправишься.
— Я… ничего не помню.
Каждое слово давалось с трудом и с болью. Боль — это было единственное, что я знала и помнила. Чудовищная, рвущая на части, обжигающая — и леденящая. Да, кроме боли я помнила еще холод. Снег. И темноту. Эта темнота словно скрыла все, что было когда-то. Было — это я знала точно. Но словно осталось за дверью темной комнаты, из которой никак не найти выхода.
— Она говорит, что ничего не помнит.
Женщина в белом халате озабоченно разговаривала с высоким смуглым мужчиной в какой-то странной голубой одежде, похожей на пижаму. Я то видела их отчетливо, то они вдруг совсем пропадали за пеленой тумана, струящегося перед сильно ноющими глазами.
— Совсем ничего? — уточнил врач. Кто же еще, конечно, врач.
— Совсем, — прошептала я.
— А как вас зовут?
— Наверно, Марина.
— А фамилия?
— Не помню.
— А сколько вам лет? У вас есть родные?
— Не помню.
— А как вы здесь оказались?
Я молчала. Сколько можно повторять одно и то же. Не помню!!! Не знаю!!!
— Типичная ретроградка. Не волнуйтесь, у вас ретроградная амнезия. Это часто бывает после черепно-мозговой травмы. Со временем вы все вспомните. Как в сериале. А пока отдыхайте.
Отойдя от кровати, врач жестом поманил медсестру в коридор.
— Вот что, Галина Степановна, — сказал он, прикрыв дверь в палату, но нисколько не заботясь о том, чтобы хоть немного понизить свой трубный глас. — Помните, милиция нам телефон оставляла? Позвоните им и скажите, что больная пришла в себя, но, кроме имени, ничего не помнит, так что приезжать и допрашивать нет смысла. Да, и скажите, что ее действительно зовут Марина, так что тот билет в кармане все-таки ее.
— Знаете, Игорь Палыч, — голос Галины Степановны звучал сконфуженно, — я пару раз назвала ее Мариной, так что она могла просто это с моих слов запомнить.
— Вот как? — хмыкнул врач. — Ну, тогда не говорите. Скажите, что вообще ничего не помнит.
— Да, но зато сегодня звонил какой-то мужчина и спрашивал, как ее самочувствие. И назвал имя и фамилию, которые на билете.
Врач помолчал немного. Мне показалось, что он непременно должен в этот момент нахмуриться и качнуться пару раз с носка на пятку.
— Вот об этом обязательно расскажите. Он что-нибудь еще говорил? Может, кто он такой — ну там, родственник, сослуживец?
— Нет, просто спросил, в каком состоянии Марина Слободина. Я ответила, что без сознания, он поблагодарил и трубку повесил. А что я могла сделать? Попросить представиться?
— Могли бы меня позвать хотя бы.
— Вы были на обходе.
— В конце концов! — взорвался врач по имени Игорь Палыч. — Больная без сознания, в тяжелейшем состоянии, ее толком никто не опознал, никто не ищет. Звонит человек и интересуется ее состоянием, а вы… У меня просто слов нет, одни буквы… нехорошие. Могли бы попросить его приехать, что ли. Если еще раз позвонит… И всем скажите!
— Я поняла, — виновато вздохнула медсестра. — Я просто как-то не подумала. Конечно, если еще раз позвонит…
Не дослушав ее причитаний, врач куда-то пошел по коридору, а подавленная своим ляпом Галина Степановна вернулась ко мне в палату. Почему-то я решила не показывать виду, что слышала ее разговор с врачом, поэтому закрыла глаза и притворилась спящей. И незаметно уснула на самом деле.
После возвращения из Парижа Денис нет-нет да и ловил себя на мысли о Вере. Впрочем, это и мыслями-то назвать было трудно. То вдруг вздрагивал, увидев идущую по улице темноволосую худощавую женщину. То улыбался, наблюдая за деловито семенящей таксой. А потом наткнулся на Верину электронную почту в адресной книге «Outlook Express». Посидел, подумал, кликнул мышкой на кнопку «Создать» — появилось окошко сообщения.
Он набрал «Привет!» и мучительно замер. Прошло пять минут, по экрану монитора поплыли яркие рыбки. Сердито толкнув мышку, Денис вернул окно почты и… выключил программу.
О чем писать-то?
И вообще, раньше надо было думать.
Эта мысль его даже испугала. Вот как, значит, дело обстоит…
Вера и Инна…
Конечно, не мешало бы об этом хорошенько поразмыслить, но не хотелось. Действительно поздновато. Как в анекдоте: умерла так умерла.
Или все-таки не поздновато?
Бред какой-то!
Денис включил программу «Фотоальбом», полистал снимки и нашел тот единственный, на котором была Вера. Она вообще не любила фотографироваться или сниматься на камеру. Тогда они ездили с друзьями на пикник в Кавголово. Веру с превеликим трудом удалось втащить в кадр. Вот и получилась она такая — то ли сердитая, то ли смущенная. Немного смешная. Волосы растрепаны, в руках бутылка, из которой она поливала угли на мангале. Вопреки утверждению, что шашлык женских рук не любит, в их компании лучше Веры его никто не жарил. Она вообще умела многое из того, что обычно свойственно лишь мужчинам, да и характер у нее был скорее мужской. И при всем этом она оставалась очень женственной и привлекательной.
Увеличив снимок, Денис рассматривал Верино лицо и вдруг понял, что, хоть внешне Инна ничуть на Веру не похожа, но все-таки, все-таки… Определенно что-то общее есть. Может, поэтому его так сразу к Инне и потянуло?
Странно это все, очень странно. Никаких таких особо пылких чувств он к Вере не испытывал, скорее дружеские. Ну да, любовью, к обоюдному удовольствию, занимались, и вообще им было хорошо вместе. Но, к примеру, жениться на Вере Денису и в голову не приходило. А зря, наверно. Она-то к нему относилась гораздо серьезнее, чем он к ней, хотя старалась это не слишком демонстрировать. Может, и на работу во Франции согласилась с такой готовностью, потому что понимала бесперспективность их отношений? С глаз долой…