Полет бабочки. Восстановить стертое
Шрифт:
Ну а если, скажем, бил ее не он, но он знает, кто. И теперь вот хочет Марину шантажировать. Мол, выдаст ее тем, кто хотел ее убить. Только что с нее можно взять? Если она даже не помнит, кто она такая.
А если помнит? Если на самом деле только притворяется? Нет, надо все-таки лейтенанту Кречетову — или все-таки капитану? — позвонить.
Тут Вику кто-то позвал, и она, бормоча под нос всевозможные проклятья, вышла, громко хлопнув дверью.
Да, на придуманного мною прекрасного принца Андрей Ткаченко оказался совершенно не похож. Нет, плюгавым коротышкой он не был, но ко всем моим сочиненным параметрам можно было смело подставить «не очень-то и…». Не очень-то и молод, не очень-то и высок, не очень-то и красив.
Но тут я злобно себя оборвала.
Разглядела принца, да? Оценила? А теперь он тебя разглядит и оценит. Засекай время, через сколько секунд он вежливо попрощается и сделает отсюда ноги.
Андрей подошел к кровати, поискал глазами хоть какую-нибудь табуретку, не нашел и осторожно присел на краешек. Я не знала точно, когда он придет и придет ли вообще, поэтому оказалась застигнутой врасплох — лежащей под одеялом. Хотя я же в больнице, чего бы мне не лежать? Я села, подтянула под себя ноги и вообще вся как-то сжалась, словно старалась стать как можно незаметнее.
— Здравствуйте, — церемонно поприветствовал меня Андрей. — Как вы себя чувствуете?
— Спасибо, нормально, — хриплым шепотом пробормотала я.
Соседки со злорадным любопытством во все глаза следили за лицом Андрея. Разумеется, всем было интересно, как он отреагирует на мою неземную «красоту». В первый момент он действительно вздрогнул. Заметив это, я сжалась еще сильнее, не зная, куда спрятать свою роскошную физиономию. Но Андрей быстро с собой справился, встал, поставил на тумбочку пакет, сквозь полупрозрачные бока которого просвечивали апельсины, бананы и маленькие пакетики сока.
— У вас горло болит? — вежливо спросил он, выслушав мое неловкое благодарственное бормотание. — Тут дует от окна.
— Нет. Я теперь все время так говорю. Связки повреждены.
— А это не лечится?
— Почему, лечится. — Я попыталась улыбнуться, но получилась жуткая гримаса. — Только это очень дорого стоит. Так что придется мне привыкать жить такой.
Он посмотрел на меня удивленно. Наверно, ожидал чего-то другого.
— Марина, вам нужна какая-то помощь? — В его голосе не было ни капли формальной вежливости, вынужденного участия. — Вы уже решили, что будете дальше делать? Куда поедете из больницы?
— Честно говоря, нет, — вздохнула я. — Виктор Алексеевич, мой врач, говорил, что постарается найти мне место прислуги. Чтобы я могла жить в доме, но… По-моему, это безумие. Такое страшилище, да еще и неизвестно кто. Ни имени, ни биографии. Может, я убийца или воровка, кто знает.
— Вы совсем ничего не помните?
Андрей пытался выбирать слова как можно осторожнее, чтобы не задеть меня — похоже, боялся причинить боль.
— Ну как совсем ничего? — Я наклонила голову к плечу, поправила подаренную санитаркой Полиной пеструю косыночку, из-под которой высунулась изуродованная мочка уха. — Так, наверно, не бывает. Я вот тут думала. Выходит, что я не помню ничего из того, что отличает меня от других людей. Именно меня. Я же знаю, что я человек, что я женщина, что у меня есть руки и ноги, что раз я родилась, значит, у меня есть или были папа и мама. Это-то я помню, никто мне об этом не говорил. Что я должна была в школе учиться, может, даже в институте. Мало того, ведь о другом я помню такие подробности! — Я еще раз подумала, что Андрей слушает меня не из вежливости или чувства долга, а по-настоящему заинтересованно, и у меня словно язык развязался. — Вот, например, в коридоре кактус на подоконнике стоит. Я знаю, что он называется клейстокактус, что он цветет красивыми красными цветами. А сегодня ночью вдруг стихи вспомнила. Брюсова. «Одиночество, встань, словно
Андрей смотрел на меня, ошарашенно моргая, словно уже и не замечал моего уродства. Зато соседки, которые до этого старательно прислушивались, потеряли к разговору всякий интерес.
— Да, странно, — согласился он. — Но вообще-то у человека голова, как компьютер. Знаете, информация записывается как бы в ячейки. Какие-то вдруг отказали, а другие работают себе.
— Виктор Алексеевич говорил, что со временем я, может быть, все вспомню. Или хотя бы что-то.
— Послушайте, а может, вам надо поехать в Сочи? Если вы действительно оттуда, может, что-то увидите знакомое — и память вернется. Так часто бывает.
— Хорошо бы, хорошо, — вздохнула я, потому что и сама уже не раз об этом думала. — Только как я туда доберусь? Ни денег, ни документов. А жить где? В парке на скамейке? Там, конечно, тепло, но…
— Допустим, денег я вам дам. Только руками не машите, пожалуйста. В долг дам. Отдадите, когда сможете.
— Если смогу, — возразила я. — А если не смогу?
— Будем надеяться на «когда». Я, конечно, не Абрамович, но и не совсем уж бедный рыцарь. Так что не угрызайтесь совестью, что заберете у меня последнее. Тем более я не женат, ущерба никому не будет. Насчет жилья… Есть там одна бабушка знакомая, я к ней отдыхать езжу почти каждый год. Позвоню, она вас пустит в пристроечку, а вы ей помогать по хозяйству будете.
— Так она пристроечку, надо думать, отдыхающим сдает?
— Нет, там у нее склад барахла. Подумаешь, расчистите себе уголок. Все лучше, чем в парке на скамейке.
— А не побоится? За барахло?
— Не думаю. Вот насчет документов — это да, это серьезно. Вам даже никакую временную справку в милиции дать не могут, поскольку доподлинно неизвестно, кто вы. А без паспорта билет на поезд не продадут.
— И что?
— Ну есть два варианта. Во-первых, ехать на перекладных — на электричках, на автобусах. Но это долго, тяжело и опасно. Даже для обычного человека, с документами. Тем более вам после такой травмы это просто не по силам будет. Второй вариант — ехать по стеклянному билету. Знаете, что это?
— Выставить проводнику бутылку? — надо же, какие я, оказывается, вещи помню! Чрезвычайно полезные!
— В принципе верно, хотя одной бутылкой давно уже не отделаешься. Впрочем, это тоже проблематично. Слишком далеко. Почти двое суток ехать. За это время наверняка появятся какие-нибудь ревизоры, а вам рисковать никак нельзя. Знаете, что сделаем? — Андрей пересел ко мне поближе и зашептал с самым заговорщицким видом: — В самом билете пишут только фамилию и инициалы. На входе в поезд паспорта давно не проверяют, особенно когда народ валом лезет, не до того, билеты и те не всегда успевают просмотреть. Я возьму билет по своему паспорту, там будет написано «Ткаченко А.В.». И вам останется только молиться, чтобы никто не захотел взглянуть на ваш паспорт.
— А если все-таки захотят?
— Ну, тогда покажете справку из больницы. Дадут же вам какую-нибудь бумажку при выписке. Вы тут числитесь как гражданка Слободина М.С. А мы уговорим врача написать в справке «Ткаченко А.В.». Думаю, он поймет и возражать не будет. Если что, скажете, что паспорт погиб в катастрофе и что вы едете по месту прописки, дабы его восстановить. И вообще, главное — не привлекать к себе внимания.
Андрей так загорелся своей идеей, что наклонился ко мне совсем близко. Похоже, ему было абсолютно все равно, как я выгляжу. Во всяком случае, признаков тщательно скрываемого отвращения не наблюдалось. Мне показалось, что я давно его знаю. Или когда человека спасают от смерти, какие-то близкие отношения устанавливаются сами собой?