Полет бабочки. Восстановить стертое
Шрифт:
— Пока еще по городу семь, а от вокзала пять, — сказала баба Глаша, вынимая кошелек. — А в Питере сколько на маршрутке?
— По-разному. Где десять, а где и пятнадцать. А то и больше.
— Кошмар! — изрекла баба Глаша и надолго замолчала.
Слава богу, неболтливая. Я смотрела в окно, но пейзаж ни о чем мне не говорил.
— Остановочку! — сурово потребовала вдруг баба Глаша.
Маршрутка резко затормозила у обшарпанных гаражей, и я чуть не ударилась лбом о спинку переднего сиденья.
Окружающее к оптимизму особо не располагало. С одной стороны — кучка невысоких домов, среди
— Нам туда, вниз.
«На кладбище?!» — испугалась я, но баба Глаша повела меня в обход гаражей, за которыми оказались ряды частных домов, до самого низа лощины. Попадались небольшие лачужки, но в основном дома были явно зажиточные — большие, каменные, в два-три этажа.
— Это еще город? — спросила я.
— Конечно, — усмехнулась баба Глаша. — А что же еще? Это называется Верещагинская балка. А внизу — Верещагинский ручей. Мой участок как раз рядом с ним. Сейчас вниз спустимся. Как: по лестнице или прямо? По лестнице дольше.
Я посмотрела на длинную крутую лестницу с кривыми бетонными ступенями и ржавыми перильцами, которая ныряла в кусты между двумя участками. Конца ее видно не было.
— Пойдемте прямо.
Баба Глаша кивнула и повела меня дальше по дороге. Сделав широкую петлю, дорога превратилась в заросшую тропинку, ведущую в жутковатый тупик.
— Как же здесь вечером ходят? — удивилась я.
— А чего здесь ходить-то вечером? Вечером дома сидеть надо. Ну если что, то окна светятся, не заблудишься.
— А… если бандиты?
Баба Глаша хотела что-то сказать, но посмотрела на меня и промолчала.
Наверно, подумала, что мне уже никакие бандиты не угрожают, решила я. И правда, грабить нечего, насиловать страшно.
Дальше пошли и вовсе партизанские тропы. Даже не тропы, а какой-то пролаз между двумя заборами. И так круто под уклон, что мне пришлось идти в раскорячку на полусогнутых ногах. Несколько раз я поскальзывалась на прошлогодних листьях, а потом и вовсе чуть не упала в ручеек, наискось пересекавший тропку.
— Здесь только от врагов прятаться, — проворчала я, очищая о камень подошвы сапог.
Наконец мы спустились в балку и оказались у нарядного белого домика за забором из крупной рабицы. «Ул. Пионерская», — прочитала я на прибитой к столбу табличке. Выбравшийся из будки черный ризеншнауцер заходился истеричным лаем.
Баба Глаша зашла в калитку, прикрикнула на собаку.
— Проходи, — позвала она, видя, что я не решаюсь войти.
Участок оказался узким и длинным. Перед домом несколько клумбочек, укрытых еловыми ветками, сзади — огородик и фруктовый сад. Дом представлял собой что-то вроде мини-гостиницы. Баба Глаша сдавала отдыхающим весь верхний этаж, три комнаты, туда даже был отдельный вход, с крыльца и по лесенке. Я удивилась, что кто-то соглашается жить в такой глуши, но оказалось, что отсюда до центра и до моря минут пятнадцать на автобусе. А если пешком — то за полчаса можно дойти.
У самой бабы Глаши на первом
— Располагайся. — Баба Глаша включила свет — тусклую лампочку в круглом плафоне. — Можешь лечь, отдохнуть пока. Я обед сготовлю, тебя разбужу. Тогда и поговорим.
Она вышла, прикрыв дверь. Я сняла куртку, сапоги, переоделась в страшноватый спортивный костюм турецкого производства и села на кровать.
Интересно, а в Бога я верила, подумала я, разглядывая икону. Вот и врач в больнице спрашивал. Да нет, вряд ли. Такое, наверно, не может забыться.
Икона была очень старая, темная, тяжелая даже на вид. Я осторожно взяла ее в руки, чтобы рассмотреть получше. Спаситель — в центре, с раскрытой книгой в руке. Рядом с одной стороны Богородица, а с другой — какой-то седобородый старичок. Он смотрел на меня так строго, что мне стало не по себе. Поставив икону на место, я легла на кровать и свернулась клубочком.
С новосельем вас, Марина Сергеевна, подумала я, проваливаясь в сон.
— Ну и как это понимать?
Денис молча смотрел на Инну. Сначала ему казалось, что он получит от этой сцены удовольствие, но почему-то не получал. Он испытывал неловкость за себя, за нее, за Веру — и вообще, ситуация была ему просто противна.
Только что Инне принесли заказное письмо. Денис как на грех оказался по делам рядом с домом и заехал пообедать. Он сразу понял, в чем дело, и сел на диван, словно в первый ряд партера. Положил ногу на ногу, руки скрестил на груди — в общем, максимально закрылся. И приготовился к сражению.
Свет из окна падал так, что он был в тени, а вот лицо Инны оказалось словно в свете софитов. Она аккуратно вскрыла конверт, просмотрела снимки — что же еще! Повернулась, поджав губы, к Денису. Подождала чего-то, но он молчал, только поглядывал на нее с любопытством. Пауза затянулась. Наконец Инна не выдержала.
— Как хочешь, так и понимай, — ответил Денис подчеркнуто спокойно.
Похоже, Инна такой реакции не ожидала. Она закусила губу, глаза тревожно забегали. Словно у актрисы засбоило с ролью. Надо было как-то начать играть скандал, а Денис все не подавал нужной реплики. Она поморгала, словно собиралась заплакать, но что-то не получалось.
Тогда Инна уселась в кресло и зло прищурилась.
— Это твоя шлюха Верочка из Парижа, — прошипела она.
— Да? — вежливо переспросил Денис. — И что?
— На, любуйся! — заорала наконец Инна и швырнула ему фотографии.
Нагнувшись, Денис подобрал с ковра все те же знакомые снимки — в кафе, на лестнице и в аэропорту. Как скучно! Пожмотились на цифровой фотоаппарат с увеличением. Окна-то у него не зашторены еще. А напротив лестничные лоджии. Таких снимков можно было понаделать!