Полет бабочки. Восстановить стертое
Шрифт:
— Да нет, — с сомнением выпятил губу Валерий. — Ничего такого особенного. Ни родинок приметных, ни шрамов. Вообще, что-то общее у вас есть, если хорошо присмотреться. Глаза… Рост, фигура. Хотя Марина потолще была.
— Я долго в больнице лежала, могла и похудеть. А волосы?
Я сдернула с головы косынку, и Валерий вздрогнул, совсем как та женщина на лестнице, но мне было все равно. Ну, почти все равно.
— Честно говоря, не помню. Ты… или она так часто красила волосы, что я уже и не помню, какой у нее натуральный
— То есть? — не поняла я. — Какие черные?
— Да, я забыл, что ты ничего не помнишь. Или не знаешь, — горько усмехнулся Валерий. — Может, и не стоит говорить? Да нет, скажу. Марина… Я буду так говорить, хорошо? Так вот, Марина предпочитала, скажем так, лиц кавказской национальности. Наверно, потому что у них обычно нет денежных проблем, как, например, у простых преподавателей истории в вузе. Или уж по какой-то другой причине, не знаю. Так вот, моя дорогая женушка наставляла мне рога с каждым встречным хачиком. А я, как последний идиот, делал вид, что ничего не знаю. Потому что, как идиот, да не как, а просто идиот, в общем, любил ее очень.
Я смотрела на него во все глаза, приоткрыв рот, и выглядела, наверно, крайне глупо, а Валерий расхаживал по площадке взад-вперед, на лице его выступили некрасивые красные пятна.
— А потом я поехал в Краснодар по делам, — продолжал он. — Приезжаю, а квартира пустая, словно корова языком вылизала. Ни вещей, ни мебели — ничего. Голые стены. Думал, обчистили квартиру, хотел в милицию звонить. Потом смотрю — на лоджии коробка с моей одеждой и записка: «Дорогой Валерик, я ухожу к любимому мужчине, на развод подам сама. Будь счастлив».
— Господи! — прошептала я, закрыв глаза.
— Готов спорить, тебе сейчас очень хочется, чтобы ты оказалась не Мариной Слободиной, а кем-нибудь другим.
Я убито молчала. Что тут скажешь? А мне-то казалось, что все самое страшное со мной уже случилось. Оказалось, нет.
— Даже не знаю…
— А что тут говорить? Не слишком приятно узнавать о себе такое. А делать? Ладно, проехали. Все равно ничего не вернешь. Хотелось бы сказать, что Бог тебя наказал, но… Ты ведь все равно ничего не помнишь. А может, это и не ты была, кто знает.
— Вот я и хочу узнать, — прошептала я, опускаясь на корточки и пачкая полы плаща о грязный пол. — А как?
Валерий пожал плечами и достал еще одну сигарету.
— Знаешь, если честно, мне тебя жаль. Кто бы ты ни была. Если не Марина, то просто жаль. А если Марина, то… Наверно, еще жальче. Обидно, когда любовь превращается в такую вот жалость.
— Брезгливую?
— Где-то, наверно, да, — удивленно посмотрел на меня Валерий. — Странно, что ты это понимаешь. Зла нет, только вот снисхождение такое: что с нее взять. Впрочем, я никогда злопамятным не был. Столько ты мне горя принесла, особенно когда нашего… —
— Прости меня. — Я опустила голову, стараясь не зареветь.
— Простил. Знаешь, когда тебя сейчас увидел, когда ты только все рассказала, всколыхнулось такое вот… злорадное. Ага, мол, получила. А потом даже неловко стало. Ладно. Ты уж извини, помочь особо ничем не могу. Но если действительно все вспомнишь и документы восстановишь, квартиру разменяем. Мы же на нее две наших поменяли. Сейчас в этом районе квартиры очень дорогие. Думаю, тысяч на семьдесят потянет. Хватит на две однокомнатные.
— Спасибо, — все-таки всхлипнула я. — Скажи, а где я жила… где Марина жила до того, как в Питер уехала?
— Откуда я знаю? — раздраженно фыркнул Валерий. — Ты… она мне не докладывалась, где любовники живут. Кажется, где-то на Ареде, за вокзалом. Кстати, я и не знал, что она в Питер уехала. Наверно, хачик ее выгнал.
— А где работала?
— В собесе, в бухгалтерии. Во всяком случае, раньше.
— А подруги какие-нибудь были у… нее?
— Подруг у нас не водилось. Ни одна подруга долго не выживала. Хотя вот завалялась на антресолях старая книжка записная. Могу дать, мне все равно не нужна.
— Пожалуйста! — взмолилась я.
Валерий скрылся в квартире и вскоре вынес потрепанную записную книжку в черной клеенчатой обложке. Я взяла ее в руки, словно гадюку или гранату с выдернутой чекой.
— Валерик! — снова донеслось из-за двери. — Ну ты где?
— Ладно. — Валерий открыл дверь в квартиру. — Всего хорошего.
— Спасибо, — машинально ответила я и пошла к выходу.
Денис смотрел на Инну во все глаза и молчал. Потом открыл рот и… снова закрыл.
— Ты не рад? — тускло спросила Инна.
— Р-рад, — выдавил из себя Денис.
Он все-таки обошел Инну, закрылся в ванной, включил воду и начал намыливать руки — долго и методично, как хирург перед операцией.
— И что теперь делать? — спросил он свое отражение в зеркале над раковиной. — Пожалуй, утро вечера мудренее.
Инна все так же стояла в прихожей у стены, скрестив руки на груди.
— Ин, у меня очень голова болит, — сказал Денис, не глядя на нее. — Давай завтра поговорим.
— Хорошо. Ужинать будешь?
— Нет. Спать лягу.
Он зашел на кухню, нашел в шкафчике с лекарствами снотворное, принял сразу две таблетки и запил водой из чайника. Подействовало быстро — едва успел раздеться и лечь. Словно в омут затянуло, тяжело и страшно. Зато не снилось ничего, и на том спасибо.
Утром голова была как утюг. Не хуже, чем с похмелья. Вчера вечером не болела, это он Инне соврал, зато сегодня… При малейшем движении внутри словно что-то лопалось, и голова начинала отчаянно пульсировать, при этом глаза буквально лезли на лоб.