Полет бабочки. Восстановить стертое
Шрифт:
— Ну и что?
— Да ты дальше читай, дальше!
В конце статьи речь шла о некой женщине по имени Марина, которая случайно выжила после того, как ее пытались убить, но была изуродована и потеряла память. Документов при ней не обнаружилось, доподлинно установить ее личность возможности не представлялось, только предположительно — по найденному в кармане пальто билету от Сочи до Петербурга.
— Ты думаешь, это твоя двоюродная сестра? — спросил Денис, откладывая газету в сторону. — Но почему именно она? Мало ли в Питер приезжает Марин из Сочи?
— Я не знаю! — Инна нервно комкала кухонное полотенце. — Не знаю! Может,
Сдавшись, Денис позвонил дежурному ГУВД. Приняв решение остаться с Инной, Денис старался относиться к ней более внимательно. То ли вину искупал, то ли о ребенке думал — этого он и сам толком не мог понять. Но раз уж решил жить с ней дальше, значит, надо было жить, а не просто делать вид, что у них семья.
Объяснить дежурному, чего именно он хочет, оказалось делом нелегким. Пришлось изложить все не один раз и даже не два. После третьего захода дежурный предложил перезвонить через час.
За это время они успели поужинать. Инна заметно нервничала, вздыхала порывисто, барабанила пальцами по столу.
— Не пойму, что ты так переживаешь? — не выдержал Денис, которого вся эта история изрядно раздражала. — Она тебя обокрала, тебе из-за нее замки пришлось менять, а теперь ты так страдаешь, будто это твоя мать родная. Ну и что, если окажется, что это действительно она? Сюда ее приведешь? С нами жить?
У Инны задрожали губы.
— Как ты можешь? — всхлипнула она. — Она же в таком положении оказалась — больная, без денег, без документов, ничего не помнит. А если бы это с твоей сестрой произошло?
— Да с чего ты взяла, что это она? — закричал Денис.
— Я чувствую. — Инна уже плакала навзрыд.
Конечно, ему срочно пришлось ее утешать, час пробежал незаметно. Когда Денис позвонил снова, дежурный предложил ему обратиться в то отделение милиции, которое занималось этим делом, и продиктовал номер телефона. Следующий сеанс связи прошел уже легче, дежурный отделения оказался более понятливым и тут же переадресовал его к старшему лейтенанту Кречетову. По счастью, Кречетов этот самый, несмотря на поздний час, все еще не ушел, Денис до него дозвонился и договорился, что завтра же приедет к нему вместе с женой.
— Довольна? — повернулся он к Инне. — Можно подумать, у меня других дел нет. Теперь полдня убьешь на всякую муру.
— Я могу и одна поехать, — не оборачиваясь, ответила Инна, мывшая посуду.
— Еще чего! — отрезал Денис и ушел на свой диван, к телевизору.
Нет, что-то тут определенно не монтировалось.
Сначала Инна показалась ему необыкновенно мягкой, доброй, самоотверженной. Потом он понял, что ошибся. Что на самом деле она — просто хитрая сучка, которая притворялась ангелом, чтобы затащить его в загс. А теперь вот это, с сестрой. Или…
Или он ничего не понимает в женщинах. И в людях вообще. И постоянно ошибается. Может, потому, что никогда не давал себе труда вникать в людей, всматриваться в их глубину? Скользил по поверхности: этот парень приятный, можно с ним пообщаться, пивка попить; эта девчонка о-го-го какая штучка; тот мужик для дела нужен. Только и всего.
Он не понимал Веру. Он не понимал Инну.
Матрешки. Луковицы.
Они то и дело представали перед ним в совершенно неожиданном ракурсе. Он представлял их одним образом, а они вдруг оказывались совершенно другими. Он с трудом, со скрипом пытался принять эту их иную сущность и только-только
Однажды вечером я вернулась домой с очередной «вспоминательной» и по-прежнему бесплодной прогулки. Линда захлебывалась лаем, бросаясь на калитку. Я удивилась, что баба Глаша не выглянула посмотреть, с чего вдруг собака бесится. Открыла калитку, вошла, отпихнула Линду, которая бросилась вылизывать мое лицо, пачкая платье грязными лапами. Для Линды любой человек за забором был чужим, на которого надо было страшно лаять. Вошедший автоматически становился своим и приветствовался с неподдельной любовью.
— Баб Глаша, — позвала я, входя в дом. Странно. Если бы хозяйка куда-нибудь ушла, она непременно закрыла бы входную дверь.
— Подойди сюда, Мариночка. — Я услышала голос, доносящийся из спальни бабы Глаши, — слабый и какой-то странный, почти незнакомый.
Открыв дверь, я вошла в большую светлую комнату с окнами, раскрытыми в сад. Стены ее были выкрашены желтой краской, отчего комната казалась освещенной солнцем даже в хмурый день. Натертый мастикой паркетный пол покрывала старомодная красная дорожка, занавески кудрявились мелкими фестончиками. Рядом с массивным платяным шкафом по моде 50-х годов стоял еще один, книжный. Застекленные дверцы изнутри были задернуты выцветшими зеленоватыми драпировками, но в щели между ними виднелись толстые, видимо старинные фолианты. На стенах висело несколько больших икон, а в углу примостилась резная этажерка, уставленная иконами поменьше, вплоть до совсем крошечных. Перед ними в зеленом стаканчике лампады горел огонек. Пахло дымом, воском и еще чем-то неприятным, напоминающем о больнице.
Баба Глаша лежала на широкой кровати поверх голубого пикейного покрывала. Лицо ее, всегда смуглое, было неестественно бледным, почти белым. На нем резко выделялись губы — я даже не знала, есть ли название такому оттенку. Лиловые? Сиреневые? Такого же цвета были и ногти на руке, безвольно свисающей с кровати.
— Что с вами? — спросила я, подойдя поближе, подняла странно холодную, чуть влажную руку, положила бабе Глаше на живот. — Вам плохо? Может, «скорую» вызвать?
— «Скорую» не надо. Сядь.
Я присела на краешек кровати. Стало страшно. Так страшно, что аж ноги заледенели.
— Послушай, я, наверно, скоро умру…
— Перестаньте! — Я почувствовала, как по щекам полились слезы, и едва удержалась, чтобы не зареветь в голос. — Я сейчас вызову…
— Я же сказала, не надо, — слегка повысила голос баба Глаша. — «Скорая» мне не поможет. В лучшем случае отвезет в больницу, и я умру там. Я и так лишних лет десять прожила, у меня три инфаркта было. Ты ушла — меня и прихватило. Тут у меня лекарство, сильное. Если уж оно не помогло, то и ничего не поможет. Я Кире позвонила, подруге моей. Она за батюшкой поехала. Будет меня соборовать, исповедует, причастит. Скоро уже приедут. Дай бог, чтоб успели. А ты слушай меня. Ленька тебе здесь не даст остаться, это точно. Я с Кирой о тебе говорила, она что-нибудь придумает, не бросит тебя. Икону, ту, которая у тебя в комнатке, себе возьми. Может, когда и обо мне перед нею помолишься. И еще… Открой шкаф книжный. Там конверт на полке.