Полет из Ленинграда в Питер
Шрифт:
«ЗДРАВСТВУЙТЕ, ИНГА»
Мы переехали в другую квартиру. Произошло это быстро, но я успела намучиться в прежней. Наш сосед Валера на ужин варил или жарил рыбу, и запах от этого витал по всей квартире и сводил меня с ума. Он проникал в нашу комнату, в ванную и туалет, а особенно им пропитывались полотенца. Возьмёшь полотенце в руки, приложишь к лицу, и тебя окутывает дух тухлых рыбьих потрохов, ворс махры превращал рыбий запах в невыносимую вонь, от которой меня сразу
Квартира оказалась в доме точно напротив госпиталя. Из окна кухни видны окна операционной. Квартира трёхкомнатная, просторная, с высокими потолками. В каждой комнате по два больших окна. Прихожая квадратная, из неё по разные стороны выходили две комнаты, потом ещё коридор, из которого поворачиваем налево в кухню, и направо в третью комнату, а прямо ванная комната и туалет. Квартира добротная, сталинского типа. Северодвинск строился в тридцатые годы заключёнными, 1937 года считается годом рождения города.
Первое, что Илья мне сказал, когда мы зашли в квартиру: «Инга, это твой дом. Ты пришла к себе, ты здесь хозяйка.». И мне это было важно. Это был мой первый дом в моей жизни. Я всегда жила или у родителей, или у мужа, или у бабушки. А сейчас я оказалась у себя, в своей квартире.
В моём доме пока было пусто. Не было мебели, и не было моей одежды. Я как приехала с двумя свитерами, брюками, пижамой, так этим и обходилась. Свой дом я уже любила. Он наполнится нами и будет достоин уважения.
Илья приволок топчан, поставили мы его посередине пустой комнаты, рядом положили ковёр и у нас образовалась спальня.
Как только мы на топчан постелили бельё, взятое напрокат из госпиталя, мы сразу стали топчан осваивать. Завалились на него, и пролежали целый день, благо это была суббота. Наш мир был уютным, добрым, полным мечты.
– Илья, ты никогда не рассказывал о своей семье. Матери, отце.
– А нечего рассказывать. Я сирота при живой матери. Мать развелась с отцом, когда мне было четыре года. Она нашла большого красивого лётчика и ушла со мной к нему.
– А отец?
– Отец жил в Риге, умер довольно молодым, я тогда был слушателем Академии. Меня вызвали к нему на похороны. Но я ничего внутри не чувствовал, как будто хоронил чужого человека.
– Ой, как грустно. Жаль, что ты не рос с отцом.
– Да уж. Лётчик меня не любил, вернее не замечал меня. Мать родила от него дочь, а лётчик потом её бросил.
– А как же она одна осталась с двумя детьми?
– Как? Мать у меня боец, конь с яйцами. Она главный невропатолог города Баку. У неё лечатся все шишки города, секретари райкомов, цеховики, торгаши. Так что дом наш всегда был полная чаша.
– Ну тогда можно тебя не жалеть. Ты рос в обеспеченной семье.
– Нет, ты меня жалей. В доме всегда был достаток, но не было тепла, нежности. Вот ты мне сейчас даёшь то, чего я был лишён. Ты нежничаешь со мной, мне с тобой покойно.
– Я не разу не слышала, чтобы
– А нам с ней этого не надо. Я уехал в Академию в семнадцать лет, и всё. Мать посчитала, что её миссия по отношению меня закончилась. Она занимается дочерью, всю любовь отдаёт ей.
– Я знаю, что кого в детстве не долюбили, тот сам потом любить не умеет. Не любить ребёнка это опасно.
– Меня любила моя бабушка. Я у неё рос до шести лет. Я был смыслом её жизни. У неё были большие груди, шестого или седьмого размера, потому что она родила двенадцать детей и всех их выкормила грудью. Так вот, она клала меня на одну грудь, и я так спал. Вот поэтому я так люблю женские сиськи.
– Фу, ну, что за «сиськи».
– А если серьёзно, я всегда жил бабушкиной любовью. Дед рассказывал, что когда мама меня забрала, бабушка брала мои рубашечки, нюхала их и выла в голос.
– Я тоже выросла с бабушкиной любовью. Родители всегда были заняты только собой. Да и были слишком строги и холодны со мной. Меня растили две бабушки.
– Вот, а теперь мы будем жить нашей любовью.
Пора было ехать в Ленинград за своими вещами. И ещё решать вопрос с разводом, заявление мой оскорблённый муж подал и дата суда была назначена. Надо там появится, а то развод затянется, и будет висеть надо мной как грозовая туча.
Больничные мои уже были моей мамой отданы в отдел кадров райкома ВЛКСМ. Когда я им позвонила и рассказала, что у меня постоянная угроза выкидыша, то они сказали, чтобы я спокойно вынашивала своё дитё, но на больничном можно сидеть только четыре месяца. Потом надо будет выйти ненадолго, а потом снова можно брать бюллетень. Думаю, что через четыре месяца мне придётся уволится, жаль до декрета не дотяну. Я расстроенная пожаловалась Илье, он как всегда всё обернул в шутку. Мол, он теперь мой отдел кадров, и декрет будет сам мне выплачивать.
Перед самым отъездом раздался телефонный звонок. Я взяла трубку и услышала женский голос.
– Здравствуйте, Инга. Вы сегодня улетаете в Ленинград. Мой вам совет. Не возвращайтесь.
Я обомлела, слова застряли в горле. Я даже не могу сообразить, что на такое заявление отвечать.
– Вы растерялись, сужу по тишине на вашей стороне провода. Но трубочку не вешайте.
– Я не знаю, с кем я говорю.
– Я жена офицера, который служит с капитаном Лоевским. И я хочу вас предостеречь от роковых решений.
– Назовите своё имя. Хотя, мне не стоит вас слушать.
– Зовут меня Вера. Давайте с вами попьём кофейку. Пока наши мужья на службе, я к вам зайду, или вы ко мне.
– Простите, я кофе не люблю.
– Вы такая милая, деликатная. Не стоит вам связывать свою судьбу с таким человеком, как Лоевский. Он гуляка, не пропускает ни одной юбки, и он много пьёт. Ваша жизнь с ним будет сплошные слёзы.
– Напрасно я вас слушаю. До свидания.
– Вы витаете в облаках, жизни не знаете…