Полет нормальный

Панфилов Василий Сергеевич

— Н-на! — Тяжёлый башмак врезается в бок племяшу и того аж сносит. В глазах у меня темнеет и обидчик племянника получает совершенно киношную вертушку в голову, оседая кулем грязного белья.

Прошла… даже удивительно, но народ здесь непривычный к такому трюкачество, даже вон притормозили.

— Ходу! — Ору Джокеру и помогаю Олаву подняться. Племяш бежит тяжело, перекособочившись и держась за правый бок.

Забежав за груду тюков, сталкиваемся с ещё пятью бастующими.

— Лупи их парни! — Доносится сзади, — штрейкбрехеры

американские!

С трудом успеваю спрятать челюсть от неожиданно умелого прямого, подставив плечо. Сейчас не до спорта и потому боксёр получает ногой в живот. Неуклюже вышло, коряво, скорее толчок… но хватило. Боец упал, а Олав с совершенно зверским выражением лица пробил ему в голову ногой.

Джокер тем временем влупил головой в переносицу невысокого, но довольно-таки широкого противника, и тот упал на колени, схватившись за окровавленное лицо руками.

Тяжёлая рука обхватила мою шею сзади, и кто-то неведомый уперся коленом в спину, заставляя прогнуться. Вцепившись в руку, бью ногами надвигающегося противника, отталкиваясь одновременно назад.

Борец валится тяжело, не отпуская меня, но я и в партере…

Набежавшая толпа смяла защиту. Кручусь как могу, защищаясь от ударов и пытаясь встать. Краем глаза вижу Олава, почему-то без куртки и рубашки, сидящего на бетоне с полуобморочным видом. Сейчас видно, что это пусть и рослый, но всего лишь подросток, нескладный ещё по жеребячьему. Видимо, поэтому не добивают.

Хруст… моя левая рука повисает, боль самая зверская.

— Забьют сейчас.

Эта мысль даёт мне сил, и попытка встать увенчивается наконец успехом. Взгромоздив себя на ноги, носком ботинка ломаю голень, а локтём успеваю ударить назад, сбивая захват.

Сознание плывёт…

— … да не штрейкбрехеры мы, не штрейкбрехеры! Я Олав, Олав Ларсен, а это мой дядька, Эрик Ларсен, чемпион…

— Ты эта, — виновато говорит склонившаяся надо мной бородатая рожа, крепко воняющая табаком и перегаром, — того… а? Мы не со зла, мы думали, что вы эти…

— Такси вызовите, — в поле зрения появляется залитый кровью Лесли, — нам в больницу нужно.

— Ты только того… в полицию не надо, ладно?

Остальные бастующие угрюмо отмалчиваются, не пытаясь смягчить настроение пострадавших господ.

— Проси, не проси, — читается на суровых физиономиях, — всё одно каталажкой дело закончится.

Дружелюбия или чувства вина на лицах ну ни капли! Досадно работягам, что перепутали… что вляпались. А нас не жалко, себя жальче.

За территорию доков нас вынесли на импровизированных носилках из досок.

— Дальше сами, — буркнул неприветливо старший, — не при смерти, так что доберётесь.

— Семеро, — как только бастующие ушли, сказал племянник задумчиво, — мы сегодня семерых уработали так, что им в больницу обращаться придётся.

— Уработали… — сказать хотелось много ласковых, но вспомнил себя в этом возрасте и заткнулся. Обидчивость через

край, а бьющий в голову гормон не даёт нормально думать. Потом, чуть погодя, сам себя поедом съест за глупость.

Джокер, судя по выразительному взгляду, солидарен со мной. Молча переглянувшись, ковыляем потихонечку к дороге. Идти тяжело, у меня явное сотрясение, сломана рука и вообще… много всего, весёлые недели предстоят.

Прохожий, небогато одетый пожилой мужчина, ускорил было шаг… но вглядевшись близоруко в наши лица, отошёл брезгливо.

— Мы не штрейкбрехеры, — понял его Олав, — случайно… Я виноват, решил экскурсию устроить американскому дядюшке и его другу. Вот… устроил.

— Недоумок, — деловито констатировал старик, — сидите здесь, сейчас машина будет.

* * *

— Заявление писать не буду, — устало отвечаю полицейскому, разглядывая свою загипсованную руку, — взять с них по большому счёту нечего, разве только выпороть за отсутствие мозгов.

— Такое наказанье датскими законами не предусмотрено, — подумав (!), очень серьёзно отвечает полицейский.

— Что вы скажите об инциденте, — чуть не приплясывая, интересуется молоденький парнишка-репортёр, стажёр одной из не самых крупных газет Копенгагена. Для него это интервью — прямо-таки звёздный час, судя по плохо скрываемому восторгу.

— Сказать я могу много всего, — усмехаюсь криво, — но всё больше нецензурно. Если хотите, можете предложить читателям представить себя на моём месте.

Пожилая медсестра, крутящаяся рядом, хихикает тихонько.

— В суд подавать не буду, — повторяю по второму кругу, — взять с них нечего.

— Что вы можете сказать бастующим — тем, кто избил вас, перепутав со штрейкбрехерами?

— Крепкого здоровья и скорейшего выздоровления, — фыркаю зло, — ну что за вопрос, в самом деле? Жаль только, что придётся пропустить легкоатлетический сезон в Европе. Я хорошо начал в Нью-Йорке, стал призёром в Бургундии… Дания не получит несколько медалей, которые я мог бы завоевать на европейских соревнованиях, вот и всё.

Глава 28

— Я дома! — Раздался голос Олава с первого этажа, — Поднимаюсь!

— Всего-то один раз застал с любовницей в гостиной, вернувшись в неурочное время. На раз дрессируется.

— Меня сегодня учитель похвалил, — плюхнулся родич в кресло, — сказал, что акцент ещё чувствуется, да и будет, скорее всего, до конца жизни, но предложения строю грамотно и литературно.

— Хоть что-то… ладно, немало на самом-то деле, — С хрустом потянувшись, встаю из-за стола начинаю расхаживать по кабинету, делая разминку. Тело затекло страшно, особенно рука… до сих пор аукается, — акцентом в Америке никого не удивить.