Полет орлицы
Шрифт:
Свершилось! – священный мир под сводами храма коснулся кожи короля, избранника небес!
Но это было только начало…
Жиль де Рэ помог одеть заранее приготовленную для короля тунику и шелковую мантию. На тронутые миром руки короля одели перчатки, и он взял два скипетра – золотой и из слоновой кости. Первый был знаком королевской власти, второй именовался «рукой правосудия». И пока король шел от алтаря к трону, десять пэров, пять светских и пять церковных, держали над его головой корону. Не хватало еще четырех рук – герцога Бургундского и епископа Бове – но об этом вновь решили забыть.
У самого трона архиепископ де Шартр одел на голову Карла Валуа
Но сесть Карл Седьмой не успел…
Вперед быстро вышла Жанна и, неожиданно упав на колени, обняла ноги своего короля.
– Милый мой король! – громко воскликнула она. – Отныне исполнено желание Господа Бога, который хотел, чтобы я сняла осаду с Орлеана и привела вас в город Реймс – дабы приняли вы святое миропомазание! Сегодня вы стали истинным королем, которому принадлежит королевство Франция!
Да, ей позволялось многое! И лишь ее боевой стяг, поднявший дух французов, стоял сейчас на хорах кафедрального собора города Реймса!
Карл благодарно коснулся рукой ее головы – и Жанна разрыдалась. И тогда затрубили трубы, а собравшийся в соборе народ закричал:
– Радостная весть! Радостная весть!
Новый король опустился на богатый трон, положил на подлокотники руки. И только самые близкие в эту воистину торжественную минуту могли заметить, что взгляд Карла Валуа изменился. Стать прежним ему уже было не дано…
Высоко подняв голову, Карл Седьмой оглядел присутствующих, и в первую очередь – своих приближенных. Да, все изменилось! Каждый в его государстве называл его «королем», но далеко не все верили в это! Даже самые близкие! Даже Орлеанский Бастард и Алансон! Некоторые до сих пор считали, что настоящий, законный король – в Англии, в плену, и это – Карл Орлеанский. Но что грезить о том, кого никогда не увидит земля Франции? Он же, Карл Валуа, от которого отреклись отец и мать, назвав его ублюдком, всегда был запасным вариантом. Но теперь все изменилось! Пророчество Жанны сбылось – и капли древнего мира упали на его чело, окропили его тело! Дело сделано – теперь никто не усмехнется за его спиной. А усмехнется – поплатится головой! Да будет так!
…День коронации заканчивался. Многих отпрысков знатных родов и простых оруженосцев, отвагой прославивших свои имена в Луарской кампании, посвятили в этот день в рыцари. Рене Анжуйский принял посвящение от графа де Клермона. Жиля де Рэ король сделал маршалом Франции. Что до простого народа, то он ликовал, набивая животы дармовым угощением и наслаждаясь дешевым вином, расставленным в бочках по городу.
К большому сожалению Жанны, Рене Анжуйский вскоре намеревался вернуться домой – в Бар и Лотарингию. Бургундские банды не давали покоя его владениям. На время Жанну собирались покинуть Бертран де Пуланжи и Жан де Новелонпон. Робер де Бодрикур, приехавший на коронацию, тепло обнявший Жанну, лично собирался увезти своих рыцарей – их боевые таланты понадобились ему в Вокулере.
Но Деве Жанне было не до сантиментов. Даже счастливый праздничный день она проводила в трудах.
– Герцогу Бургундскому, семнадцатого июля тысяча четыреста двадцать девятого года, – продиктовала она отцу Паскерелю первые строки письма. – Иисус, Мария!..
Темнело. Двор уже давно бражничал на пиру, посвященном великому празднику, а Жанна все еще сочиняла послание человеку, которого искренне не любила, но готова была простить, если он одумается и встанет на путь истины, поверенной ей Богом. Иногда она улыбалась выдуманным оборотам, и вместе с ней улыбался отец Паскерель. Наконец духовник Жанны выправил текст, и девушка сказала:
– А теперь
– Гм-гм, – откашлялся тот и отер губы платком. – «Высокочтимый и внушающий страх принц, герцог Бургундский! – начал он. – Дева просит вас от имени Царя Небесного, моего справедливого и высочайшего Господина, чтобы король Франции и вы заключили добрый и прочный мир на долгие лета. Полностью простите друг друга от всего сердца, как то подобает истинным христианам; а ежели вам нравится воевать, идите на сарацин. – Жанна и отец Паскерель, довольные шуткой, переглянулись. – Принц Бургундский, я смиренно прошу вас не воевать более со святым королевством Франции и немедленно отозвать своих людей, кои находятся в некоторых крепостях святого королевства. Что же до славного короля Франции, он готов заключить мир с вами, и теперь все зависит от вас. От имени Царя Небесного, моего справедливого и высочайшего Господина, ради вашей пользы, чести и жизни сообщаю: вам не выиграть ни одного сражения против французов! И будьте уверены – какое бы количество людей вы ни повели против нас, вам придется сожалеть о сражении и пролитой крови. Вот уже три недели, как я написала вам и послала с герольдом доброе письмо, чтобы вы присутствовали на миропомазании короля, кое сегодня, в воскресенье семнадцатого дня нынешнего месяца июля, происходит в городе Реймсе. Но я не получила на это письмо ответа и с тех пор не имела известий от названного глашатая. Поручаю вас Господу Богу, да хранит Он вас, если Ему будет угодно. И молю Бога, чтобы Он установил добрый мир».
– Хорошее письмо, – сказал Жан Паскерель и вздохнул. – Но что-то подсказывает мне, что герцог не ответит…
– Не ответит – ему же будет хуже, – твердо сказала Жанна. – Англичан Господь уже наказал – накажет и бургундцев!
– Дай-то Бог, – кивнул отец Паскерель.
В эту минуту в дверь постучали.
– Кто там? – громко спросила Жанна.
Дверь приоткрылась и в комнату заглянул ее паж де Кут.
– Дама Жанна, – тихо произнес он. – К вам господин и госпожа д’Арк. Что им сказать?
Жан Паскерель поднялся.
– Я загляну попозже, дочь моя, – кивнул он.
– Да, святой отец, – согласилась девушка. – Попозже…
Они стояли перед ней – два скромных человека, отец и мать. Именно – отец и мать, потому что других родителей она никогда не знала. Сколько угодно Жанна могла фантазировать, придумывая себе достоинства Людовика Орлеанского, всесильного владыки… Но его никогда не было с ней. А вот Жак д’Арк был. Это он держал ее на руках, усаживал к себе на колени, когда забирался в седло, чтобы вместе путешествовать по округе Домреми. И эта женщина нянчила ее, спасала от болезней… Их она любила и не принимала одновременно. И от этого еще горше было ее сердцу.
– Здравствуйте, – сказала Жанна.
Жак д’Арк и Изабелла де Вутон поздоровались с ней, но как-то иначе, чем раньше. Между ними выросла стена – из победоносных боев Девы, восторженной молвы, блистательных принцев, окружавших нынче их Жаннету, – принцев, которые всегда смотрели сверху вниз на всех, в ком текла кровь разлива попроще. Сам король, как говорили все, слушает ее. А еще между Жанной и отцом стояло его непонимание, неверие в нее, его нежелание даже предположить, что она была способна на чудо. И вот это чудо было сотворено – перед лицом всей Европы, за считанные недели. И собственная глухота и слепота Жака д’Арка отторгали его от девушки, которую он называл дочерью. Жанна видела, что мать хочет броситься к ней – обнять ее, но не решается.