Полет ворона
Шрифт:
Он протянул Тане пухлую руку с пальцами, похожими на сардельки.
— Бонч-Бандера Платон Опанасович, — напустив на себя важный вид, представился он.
— Известный режиссер из Киева, — пояснил Никита. — Ну, «Гуцульская баллада», помнишь, конечно?
— Конечно, — соврала Таня. — Красивый фильм. Бонч-Бандера согласно закивал толовой.
— Я тут вашу картыну бачил... это, смотрел. Гарно, аристократычно... Есть у меня до вас, это... Предложение.
— Да?
— Сценарию я в готеле оставил, завтра перешлю вам... Як для вас напысана.
— Спасибо, — наклонив голову, сказала Таня.
— «Любовь поэта» называется. Из жизни Пушкина.
— Интересно, —
— Съемки летом. Соглашайтесь. Без пробы утверждаю. По высшей ставке, — сказал Бонч-Бандера.
Таня с удивлением заметила, что украинский акцент пропал начисто. Видимо, Платон Опанасович прибегал к нему при знакомстве, для самоутверждения.
— Вы сценарий на студии оставьте, у меня, — сказал Никита. — Я передам.
— Добро! — согласился Бонч-Бандера. — Ну, до по-баченя, красавица, жду вас в Киеве.
— Спасибо, — сказала Таня, и они отошли.
— Что за роль? — по пути спросила Таня.
— Понятия не имею, — признался Никита. — Я и его сегодня в первый раз увидел. Утром на студии. Увязался на закрытый просмотр чистовой копии, увидел тебя, обомлел и пристал как банный лист — познакомь да познакомь. Вот и знакомлю.
— «Гуцульская баллада» — в самом деле есть такой фильм?
— Есть. Я смотрел. Ничего хорошего. Фольклорные страсти на фоне горных красот. Но он — режиссер со связями, а студия денежная. Советую согласиться.
— Сначала надо бы сценарий прочесть...
— Прочтешь, куда денешься.
В «рафик» набилась большая, веселая компания: Анечка, две ее подружки-актрисы, не снимавшиеся в «Особом задании», — их лица Таня помнила хорошо, а вот имена забыла, — актер Белозеров, сыгравший красавца-белогвардейца, застреленного в финале фильма уходящим от погони Огневым-Тарасовым, осветитель Паша, бородатый (и крепко поддатый) помреж Володя, Любочка из административной группы. Общее веселье нарушал только Огнев, притулившийся возле окошка спиной ко всем и лишь изредка обращавший на остальных свой знаменитый трагически взор. И еще, к своему неудовольствию, сзади, в сам и уголке, Таня увидела Ивана, который мирно посапывал положив голову на плечо Володи.
— Этого-то зачем с собой тащите? — спросила Таня. — Он и так хорош.
— Этот со мной! — напыжившись, изрек бородатый Володя, а Анечка поспешно добавила:
— Пусть едет. Не бросать же его здесь. У нас отоспится.
Таня пожала плечами и села, втиснувшись между Никитой и Любочкой. Автобус тронулся.
Мастерская скульптора Вильяма Шпета (для друзей Вильки) занимала огромный бревенчатый дом в Коломягах, оборудованный в плане удобств довольно примитивно. Разве что электричество было. Готовили на походной газовой плитке, а если по безалаберности забывали вовремя заправить баллончики, переходили на примус. За водой ходили к колонке на перекресток. Все прочее размещалось во дворе, поражая первозданной дикостью. На то, чтобы содержать такую махину в тепле, потребовалась бы уйма дров, и то если предварительно законопатить все щели, коих было великое множество. Вилька, когда ему в Союзе предложили эту выморочную халабуду под студию, решил проблему по-своему. С помощью местных умельцев он привел в порядок круглую железную печь, которая давала относительное тепло в две крохотные жилые комнатенки. Обширный же камин, находившийся в громадных размеров зале, он заложил, и теперь это сооружение использовалось в целях декоративных и лишь отчасти прикладных: его просторная полка была забита всякой всячиной,
Сегодняшний был «с подготовочкой». Вилька даже прибрался, то есть по возможности сдвинул козлы, ржавые тазы с глиной и прочие транспортабельные атрибуты своего искусства поближе к стенкам, оставив в центре довольно широкий проход к «светскому» уголку своей мастерской, где имелся огромный стол, очищенный по сегодняшнему случаю от всегдашнего хлама и даже застеленный свежей газетой, несколько разрозненных стульев, табуретка, пара колобашек, заменявших стулья, и штук пять толстых диванных подушек, явно от дивана, давно закончившего свои дни на свалке. У стены стоял другой диван, по конструкции своей не предполагавший подушек, продавленный и засаленный.
Проехав по скользким колдобинам коломяжских улиц, студийный «рафик» остановился возле мастерской Шпета, фарами выхватив из ранней зимней ночи крыльцо над тремя ступеньками, увенчанное покосившейся табличкой «Rue de Montrouge», и медведистую фигуру хозяина, вышедшего на звук мотора.
— Ну, здорово, здорово! — Его зычный, хрипатый, словно у бывалого уголовника, голос разнесся по ближайшей округе. — Долгонько вы, черти! Я уж без вас праздновать начал.
— Оно и видно! — как бы сердясь, крикнула ему Анечка, выходя из машины. — Заходите, ребята!
Гости шумной гурьбой высыпали из машины и поспешили в дом. На пороге с каждым, без различия пола и возраста, обнимался и целовался Шпет. Таня с удивлением отметила, что Анечкиному мужу много за пятьдесят и — уже без удивления — что от него за версту разит дешевым вермутом.
С крыльца гости попадали прямо в мастерскую и сразу устремлялись к столу. Поискав глазами вешалку, Таня увидела гвозди, вбитые в стенку возле дверей, и ста расстегивать пальто.
— Не раздевайся, — сказал Никита. Изо рта у него вылетело облачко пара. — Замерзнешь.
— Ничего себе! — шепнула ему Таня. — Мало того что в какой-то притон завезли, так еще и холодом морить собираются.
— Потерпи немного, — шепнул ей Никита. — Скоро тут тепло будет, даже жарко.
Он усадил Таню на диван и пошел обратно на улицу. Проспавшийся в дороге Иван и бородатый Володя, пошатываясь, втаскивали в дом ящик с каким-то спиртным. Белозеров и осветитель Паша несли сумки со снедью. Последним в дверях показался Никита. Руки его были заняты охапкой букетов.
— Эй, хозяин, банки давай! Добавим в твое утлое пристанище немного живой красоты.
— А, цветуечки! — оскалившись, прохрипел Шпет. — Они того... тоже свою пользу имеют.
Вскоре на полках, на шкафу запестрели цветы в стеклянных и жестяных банках.
— Икебана! — радостно сказал Шпет, водружая самый большой букет в центр стола, на котором все было уже готово к празднику: бутылки и банки раскрыты, хлеб, колбаса и сыр нарезаны, стаканы и тарелки расставлены. — Все закончилось хорошо?
— Замечательно! — хором ответили Анечка с подругами. Шпет потер руки.
— Полный вперед! — скомандовал он. — За успех, по полной и до дна!