Полет
Шрифт:
– Не может быть, – прошептал он и кинулся к одному из своих спутников, вскинувшему ружьё. – Не смей! Не стреляй!
Громыхнул выстрел. Взрослого представителя нашей расы убить трудно даже в планетарной форме, но покалечить, принести боль, – это да. Ольми, однако, не пострадала. Пуля сбила лишь часть её великолепного зелёного гребня из длинных тонких перьев на голове. Что было дальше, я не видел. Оттолкнув студента, ещё вчера угощавшего мою дочурку конфетами, а сегодня с азартом обматывающего её ножки капроновым шнуром, я размотал брезент, швырнул в сторону.
Лит лежала на речной
Я поправил трёхметровое крыло дочери, положил на своё плечо её голову и осторожно поднял. Я нёс её на руках до нашей поляны и слышал сзади голоса. Виктор что-то объяснял товарищам. Когда они вернулись к палаткам, ни один из них не смотрел мне в глаза.
* * *
– Ты тоже так выглядишь?
– Боюсь, что ещё страшнее, – кивнул я. – Будь осторожен. Могу съесть ненароком.
Неудачно пошутил.
Виктор оглядел меня с ног до головы.
– Поверить трудно… Всё как у людей! … Ящеры летающие, – он тряхнул головой. – Контакт, чёрт возьми. Встреча разумов…
Я не понял, сожаление было в его голосе или толика радости, если он вообще на неё способен.
– А как вы это делаете?
– Что именно?
– Ну, это… – он развёл руки в стартовом движении крыльев.
– Нужда заставит, всему научишься.
Он о чём-то задумался, глядя на стену высоченных сосен. Потом уселся на плоский камень.
– Разучился я природой любоваться. А ведь завораживает! Ну, скажи, нет?
Я пожал плечами. Чёрный затихший лес вызывал мало эмоций.
– А-а, тебе всё равно не понять, – он глянул на небо. – Дождь будет. Вот и осень. Заморозки бы не ударили. Они здесь ранние. Успеть бы дойти до места.
– Мы завтра улетаем.
– Попутного ветра, – Виктор на секунду замолк и откусил кусочек хвоинки. – Или что там у вас дует.
– Поговорить надо напоследок.
– Говори.
– Ольми хочет остаться.
– Что дальше?
Тут я взорвался.
– Из-за тебя же, будь ты неладен! Допускаю мысль, что ты не сознаёшь всей серьёзности и трагизма данной ситуации, но можешь просто поверить мне?! Нас осталось всего несколько сотен, и, если каждый решит посвятить себя миссионерской деятельности на первых попавшихся планетах, раса перестанет существовать! Ты должен…
Он вдруг резко встал. Глаза его зажглись недобрым огнём.
– Потише, дружище, сбавь тон. И запомни: я никому ничего не должен. Понимаешь? Я расплатился со всеми долгами и теперь живу, как хочу, в своё удовольствие. Ни до кого – слышишь? – ни до кого мне дела нет. Плевать я хотел на вас и ваши проблемы…
– Вот и скажи это ей, – я вдруг почувствовал, что устал. Дикая планета, дикие жители, ставящие свои эмоции выше судеб целой расы! Поди, растолкуй, что Вселенной нет дела до всяких там взрывов страстей!
– Ольми – представительница редчайшего Вида. Если она не найдёт достойного партнёра, её Род исчезнет. А она внушила себе, что должна помочь тебе, душу отогреть. «Может ли человек жить с ненавистью в сердце?» Это её
– Слушай, ты, демагог пернатый, – снова прервал меня Виктор, – может, у вас и принято оценивать друг друга по ширине пасти и количеству зубов, о людях хотя бы не суди.
– Зачем же ты мне грубишь? Ты прав, я мало знаю вас, но ведь уже по тебе одному, как представителю общества, могу судить о земной цивилизации и при том далеко не с лучшей стороны.
– Что меня меньше всего волнует теперь, так это общественное мнение и твоё тоже, – в голосе моего собеседника уже не было злости, скорее равнодушие. – Я только хотел сказать, что есть вещи, о которых не говори, коль не разумеешь. Достоинство, гордость, любовь, – наверное, у вас и слов таких нет. Я много растерял, много позабыл, но корни, понимаешь, их не уничтожить. Сестра твоя напомнила, что после любой ночи рассвет наступает, а с ним – новая жизнь, в которой будет всё, о чём мечтаешь. Надо только верить. В людей верить. Грустно и нелепо, конечно, что сама она – и не человек, зато душа у неё куда более человечная, чем у иных стопроцентных «гомос». Её не держу. Надо – пусть летит, но пусть знает, что где-то там, в чёртовой бездне, есть тот, кто благодарен ей за несколько дней любви и понимания. Я буду помнить её.
* * *
Последние минуты перед отлётом. Я собираюсь с силами. Как приятно ощутить собственное, неизменённое тело! Мышцы наполняет упругая сила, ветер покидаемого мира слегка обдувает полураскрытые крылья.
Передо мной стоит Ольми, такая маленькая! Над её лбом – неровно обрезанная опалённая прядь волос – след выстрела. Рядом с девушкой Виктор. Он о чём-то спрашивает её, она отвечает, и никто – ни он, ни стоящие поодаль студенты не слышат наш диалог, ведущийся на третьем уровне сознания.
– Считаю своим долгом спросить, окончательно ли решение?
– Да.
– Ну, скажи, скажи, в чём моя ошибка? Что я не досмотрел? Быть может, обидел тебя? Ведь ты всегда со мной соглашалась, я был для тебя авторитетом. Теперь же поступки твои необъяснимы!
– Ты всё делал правильно, Ройм. – Ольми снизу-вверх глянула на меня и исчезающе маленькой в сравнении с моим огромным ростом ладошкой провела по крылу. – И если случилось что-то не так, то лишь по моей вине. Ты никогда не отступал от принятого решения и всегда будешь для меня образцом последовательности. Но я должна остаться, мой брат и друг! Должна, ибо во мне нуждаются. Мне будет очень недоставать тебя и Лит, но я не смогу жить спокойно, зная, что чьему-то сердцу пусто и одиноко, и в моих силах заполнить эту пустоту. У каждого из нас своя дорога, своя судьба, свой полёт.
– В этом мире слишком много проблем. Тебе будет невероятно трудно.
– Если хоть одной проблемой станет меньше, значит, я осталась не зря.
– У тебя никогда не будет детей.
– Это известно.
– В одиночку пересекать Галактику женщине нереально и самоубийственно, так что, если ты передумаешь…
– Прощай. И прости меня.
«У каждого из нас свой полёт» … Может она и права? Вижу, как Ольми берёт Виктора за руку, и тот отвечает чуть заметным пожатием.
Я делаю взмах…