Полезный Груз
Шрифт:
– Пустяки?
– Пустяки.
Муравьев подумал, что это надувательство, но решил попробовать. Тем более, что визит к психологу оплатил Фонд Взаимопомощи Сыскной Полиции.
Затем Муравьеву передали несколько совершенно безнадежных дел, из которых он распутал и довел до завершения меньше половины. Муравьев стоически выдержал испытание пренебрежением и подставами.
И вот сегодня подоспело еще одно дело, выглядящее безнадежным.
У одного косматого попа пропала приемная дочь. Будь это обычный поп, его бы помучили вопросами, позубоскалили бы, а стали бы искать дочку или нет – кто ж его знает, может даже и стали бы –
Непосредственный начальник Муравьева, полковник Валентин Ираклиевич Багратион, представитель древнего рода, был вспыльчив. Утром его раздражала упреками жена, утверждая, что ему наплевать на семью, и на работу он приходил на взводе, сверкая глазами и собирая мохнатые брови к переносице грозно; но никто его не боялся, даже собственная секретарша, сидевшая за стеклянной стеной рядом с кабинетом и имевшая дурную, по мнению Багратиона, привычку игнорировать сигналы связи, и это раздражало Валентина Ираклиевича еще больше. Время от времени, когда продолжительность звонков за стеклом переходила все границы приличия, а затем еще раз их переходила, а трубку никто не снимал, Валентин Ираклиевич восставал из обитого винилом кресла, тремя длинными шагами преодолевал расстояние до двери, распахивал ее, и кричал баритонально:
– Подними трубку, сука!
И почти всякий раз, возвращаясь после обеденного перерыва к себе в кабинет, он останавливался и спрашивал строгим голосом:
– Кто мне звонил, пока меня не было?
Секретарша поднимала на него маленькие глазки под густо накрашенными накладными ресницами, и собирала и без того мелкий рот в закатного цвета точку, а Валентин Ираклиевич, не давая ей времени ответить, впрочем, она и не намеревалась отвечать, гремел:
– Записывать надо, кто звонил, сука! Чтоб записывала всегда, гадина!
…понимая при этом, что ничего она записывать не будет.
Все знали о раздражительности полковника. И поэтому, когда, опоздав на полчаса, капитан Муравьев пришел в кабинет Багратиона, то и сделался капитан удивлен: тон у полковника в этот раз был гораздо менее раздраженный, чем обычно, а выражение лица полковника, когда полковник заговорил, еще больше удивило Муравьева: заговорил он тоном, в котором явно звучала заискивающая нота. Впрочем, возможно, это полковник пародировал заискивание – может, это просто был такой сарказм. Сказал он так:
– Вот дело, вот материалы, вот фотки, возьми фотки. Ты, Муравьев, быстро справишься. Ты ж у нас капитанище бравый! Ты только не вороти нос. Ну, наверное, один ты не сможешь, потому как неумеха ты. Тебя никто и не винит, ты родился такой. Но – помощник тебе нужен! Я ведь не деспот, я не хочу, чтобы на моих подчиненных смотрели косо и чтобы про них говорили, что они даром хлеб едят, и задания проваливают. Вот и цени мое расположение. На обычного твоего помощника…
– Лейтенант
– Нет. Фонвизин пусть займется семейной дракой, третий день уже тянем. А в помощники, Муравьев, дам я тебе бабу одну, она бравурная очень, сам увидишь. Ты только будь с нею поосторожнее, Муравьев. Ей нужно у нас переждать некоторое время…
– Ничего не понял, какую бабу, что переждать? – спросил Муравьев мрачно.
Полковник немного подумал, а потом сказал:
– Её зовут Пиночет.
– Как, простите?
– Пиночет. То есть, на самом деле её конечно не так зовут, а скорее всего Светлана или Людмила, не знаю, а Пиночет – это у неё такой ном-де-гер. Её к нам кирасиры прислали, надежда и опора страны, матушка-опричнина, прямой потомок и наследница Чрезвычайной Комиссии.
– Это зачем же?
– Она сама из них же, но, понимаешь, Муравьев, в чем-то она там у них провинилась; не то законспектировала, или не так законспирировала, на неё рассердились – мочи нет, и отправили к нам, чтобы с неё … как бы это выразиться … спесь сбить. Понятно?
Муравьев помрачнел пуще прежнего и сказал:
– Пустяки!
– Ты выглядишь озадаченным, Муравьев.
– Это потому, что я озадачен.
– Тебе не идет. Сейчас она приплывет, кирасирша наша.
Муравьев посмотрел на стеклянную дверь, потом на стол Багратиона, и сказал:
– Я бы все-таки предпочел Фонвизина.
– В другой раз.
– … Пиночет, надо же.
А полковник продолжал:
– Значит, сначала поедете в «Мечту».
– Почему непременно с самого начала?
– Потому что пропавшая там работает.
– Я думал сперва к отцу заглянуть. Соплякам я не очень доверяю, они вопросы не умеют задавать. А потом уже в «Мечту».
– Нет, Муравьев, поезжай сразу, прямо сейчас. Кстати, отдел пропавшей подчинялся непосредственно Лопухину. Лопухину, Муравьев. Одному из девяти глав концерна, который завтра выступит свидетелем на суде. С возможностью перехода в подсудимые. Сперва – в «Мечту». Потом еще пару мест проверишь, конечно же, и в Авдеевке порыщешь. Запоминаешь?
– Все записано, – сказал Муравьев, листая дело в папке. – Отдельно почему-то упомянута Анита Чайковская, а потом зачеркнута. Две встречи, три звонка – и все зачеркнули.
– К Чайковской ехать не нужно.
– Почему ж, Валентин Ираклиевич?
– Ничего толкового не скажет.
– Да? Хмм … А вдруг пропавшая все это время живет у Чайковской?
– Не того полета она птица, Муравьев, чтобы Чайковская ее к себе жить пустила. Не будь наивным. Ну, встретились пару раз, ну, свела ее Чайковская в какое-нибудь кафе или кабаре, а потом ей надоело. А вот в Авдеевку я бы на твоем месте заглянул. Ельники часто знают много интересного, и пропавшая дважды участвовала в благотворительной кампании, с фургонами и раздачей бесплатных блюд, именно в Авдеевке.
– В Авдеевке «Мечта» проводит испытания нового катализатора.
– Что?
– Катализатор. «Мечта» владеет Комбинатом, а Комбинат испытывает катализатор.
– Я тебе, Муравьев, добра желаю, поэтому и объясняю, куда нужно съездить, а то ты все перепутаешь и сделаешь не так. Все твои удачные дела в прошлом, и удачные они были в прямом смысле – тебе везло. Теперь – не то. Любое дело завалишь, поэтому я тебе и даю эту пропащую, Проханову, Елизавету.
– Не понял, – сказал Муравьев, хотя, конечно же, все понимал.