Полезный Груз
Шрифт:
– Из «Тоски»? Хмм. Слушайте, а ведь и вправду из «Тоски». Как же это я запамятовал.
– Это бывает.
– Оказывается, да. Благодарю за поправку. – И, чтобы скрыть смущение, Муравьев добавил, – … e bruna Floria, l’ardente amante mia. E te, beltade … э…
– … ignota, – подсказала Пиночет.
– … ignota.
Троллейбус прошел по Большой Полянке, затем по Большой Якиманке, и остановился, не доезжая квартал до Садового Кольца.
– Слезаем, – полувопросительно сказала Пиночет, и Муравьев кивнул.
Здание
Последний раз Муравьев побывал здесь два месяца назад, и с тех пор ничего не изменилось: в просторном вестибюле всё также отсутствовали неприятные запахи; архитрав по периметру, казалось, реставрировали вчера вечером, так свежо он выглядел; возле мраморной конторки по центру, с барельефом, изображающим мудрых греков и гречанок в тогах и с кувшинами, высилась мозамбикская разухабистая пальма в дубовой кадке с инкрустацией.
За конторкой величественно, с прямой спиной, сидела дама лет сорока, очень элегантно одетая и причесанная.
Расстегнувшись – Муравьев плащ, Пиночет куртку – они направились к ней. Дама говорила по связи томным контральто. Посмотрев на подошедших с высокомерным равнодушием, она продолжила беседу, не то с клиентом, не то с подругой: «Да, к будущему понедельнику непременно будет. Нет, звук превосходен, миленькая. Ну, пока».
Положив трубку, дама некоторое время что-то отмечала в компьютере и что-то записывала эстетской чернильной ручкой на листе пористой, похожей на акварельную, бумаги. Наконец она подняла глаза с элегантно накрашенными ресницами и также элегантно подведенными цветом индиго веками на посетителей.
– Я вас слушаю с особым вниманием.
Русский человек к хамству тиунов привычен, но Муравьеву стало неудобно перед Пиночетом. Все-таки дама, хоть и в клогах.
– Мы из розыска, – сообщил он ровным начальственным голосом, и раскрыл перед тиунихой диптих.
Элегантная тиуниха скользнула равнодушными глазами по фото и имени, рассеянно перевела взгляд на монитор, и спросила:
– И чем же я могу быть вам полезной, позвольте осведомиться?
– В вашей компании работает счетоводом Проханова Елизавета Петровна. Нам нужно поговорить с ее начальством и коллегами.
– Очень сожалею, но сегодня насыщенный день, – сообщила тиуниха формальным тоном. – Ни у кого нет времени. Оставьте свои координаты, вам позвонят. – В заключение она холодно улыбнулась и перевела глаза на экран монитора.
Именно этого и ожидал Муравьев. Кивнув – совершенно зря, тиуниха на него не смотрела, возможно даже забыла уже о его существовании – он положил на мраморную конторку карточку.
Когда они с Пиночетом отошли на несколько шагов, Муравьев без особых надежд
– Диптихом не махнете?
– Я в ссылке. На одних правах с гражданскими. У меня даже оружия с собой нет.
– А обычно носите?
– Да.
– Какое именно?
– Гаубицу на веревочке вожу. А в другой руке шомпол, очень удобно, можно спину чесать.
Муравьев посмотрел на красивый архитрав, на окно, и на некоторое время задумался. Глянул в сторону охранника, сливающегося со стеной, подумал еще немного, а потом сказал так:
– Придется искать другие пути. А ведь двое из правления этого заведения под судом, а суд завтра! Их вполне могут посадить. И – ничего, никакой паники, никаких разговоров вполголоса. Значит, на место посаженных уже готовы придти другие. Прямо как отдельное государство!
– Блеск, – одобрила Пиночет. – И никому нет дела до сотрудницы, толстухи неприкаянной, поповны замшелой.
Муравьев странно на нее глянул, и сказал другим тоном:
– Ладно, пойдемте. Здесь мы ничего не добьемся.
Пиночет неожиданно ворчливым тоном ответила:
– Почему нужно всегда добиваться того, что следует получать без усилий? Вы, Муравьев, легко сдаетесь, какой же вы сыщик. В вашем досье написано, что вы предусмотрительны и иногда находите выход из неразрешимых ситуаций, но я пока ничего такого не вижу.
– Вы читали мое досье?
– Читала.
– Это неприлично.
– Меня заставили.
– Да вы, сударыня, философ.
– Мне толстуху жалко.
– Правда?
– Ну а то. Лежит разнесчастная Елизавета сейчас связанная черт-те где, в сыром сарае каком-нибудь, или избитая ползет по лесу. А всего четыре дня назад сидела вон там, в теплом офисе, цифирь перелопачивала. Прилежно перелопачивала, как просили – а вместо награды полное равнодушие к судьбе этой девчушки.
– Хмм.
– Да, капитан, именно так.
Муравьев кивнул, показывая, что в общем-то согласен с ходом мыслей Пиночета, хоть и не очень ей верит. И тогда Пиночет сказала:
– Ладно, давайте я вам помогу. Я ведь для того с вами и хожу, чтобы помогать, не так ли. Видите статую в углу?
– Вижу.
– Смотрите на нее внимательно, не сходя с места. Помните, как это у Флобера? «Все мысли его устремлены были к дому неподалеку от церкви Сен-Сульпис».
– Это не Флобер, – заметил Муравьев. – Это Мопассан.
– Действительно. Что ж, мы квиты, интеллектуал из сыска. Стойте здесь.
Она пошла обратно к конторке. Шаг ее, до этого момента отчетливый, стал вдруг одновременно степенен и развязен – так ходит не начальство, а те, кто над начальством. Обойдя конторку, Пиночет ухватила тиуниху за дорогую прическу, ткнула ее ухоженным лицом в бумаги на столе, а затем распрямила ее, не выпуская, и свободной рукой хлопнула по тщательно и с огромным вкусом нарумяненной щеке, после чего выразилась так: