Полиция
Шрифт:
— Я видела, как вы смотрели друг на друга. Слышала, как разговариваете.
— Мы с Харри ругались, Беата!
— Вот именно.
Катрина рассмеялась:
— А как насчет тебя и Харри?
— Харри? Невозможно. Мы слишком хорошие друзья. А потом, я ведь стала жить с Халворсеном…
Катрина кивнула. Напарник Харри, молодой следователь из Стейнкьера, успел сделать Беате ребенка до того, как погиб при исполнении служебного долга.
Пауза.
— Что это было?
Катрина пожала плечами. Достала телефон и проиграла конец записи.
— В Иле много ненормальных, —
— Я сама лежала в психиатрическом отделении и знаю, с кем имею дело, — ответила Катрина. — Но вот что удивительно: как он понял, что я приехала туда из-за Валентина?
Антон Миттет сидел на стуле, смотрел, как к нему приближается Мона, и наслаждался зрелищем. Он думал, что, возможно, видит ее в последний раз.
Она уже издалека начала ему улыбаться. Он видел, как она ставит одну ножку перед другой, словно вышагивает по прямой линии. Может, она просто так ходит. А может, идет так специально ради него. И вот она дошла, машинально бросила взгляд назад, чтобы убедиться, что за ней никто не следует, и провела рукой по его волосам. Не вставая со стула, он положил руки ей на бедра и поднял глаза.
— Ну? — сказал он. — Тебе досталось и это дежурство?
— Да, — ответила она. — Мы лишились Алтмана, его перевели обратно в онкологию, вот так.
— Значит, мы будем чаще видеть тебя, — улыбнулся Антон.
— Не обязательно, — возразила Мона. — Анализы показывают, что этот пациент скоро совсем поправится.
— Но мы еще увидимся до того времени.
Он произнес это игривым тоном, но он не шутил. И она это знала. Не оттого ли она застыла, улыбка ее превратилась в гримасу и она выскользнула из его захвата, оглядываясь назад, чтобы дать ему понять, что их могут увидеть? Антон выпустил ее.
— Сейчас у него начальник убойного отдела.
— Что он там делает?
— Разговаривает с ним.
— О чем?
— Этого я сказать не могу, — ответил он.
Вместо того чтобы сказать: «Этого я не знаю». Господи, как же он важничает.
В тот же миг дверь распахнулась, и из палаты вышел Гуннар Хаген. Он остановился, переводя взгляд с Моны на Антона и обратно на Мону. Как будто на их лицах были написаны зашифрованные сообщения. Мона покраснела, как маков цвет, и прошмыгнула в дверь палаты за спиной у Хагена.
— Ну как? — спросил Антон, стараясь казаться невозмутимым.
И тотчас понял, что взгляд Хагена не был взглядом понимающего человека, он был взглядом непонимающего. Хаген пялился на Антона, как будто тот был марсианином. Он смотрел растерянным взглядом человека, все представления о жизни которого только что были вывернуты наизнанку.
— За ним… — Хаген указал большим пальцем на дверь за своей спиной. — За ним ты должен очень хорошо приглядывать, Антон. Ты слышишь? Очень хорошо следить.
Антон слышал, как он возбужденно бормотал последние слова себе под нос, быстрыми шагами удаляясь по коридору.
Глава 10
Увидев лицо женщины, Катрина сначала подумала, что ошиблась дверью, что старушка с седыми волосами и ввалившимися щеками не может
— Что вам нужно? — спросила она, подозрительно оглядывая визитеров.
— Это я вам звонила, — сказала Беата. — Мы хотим поговорить о Валентине.
Женщина захлопнула дверь.
Беата немного подождала, пока звук шагов женщины не стих внутри квартиры, а потом нажала на ручку двери и открыла ее.
На крючках в коридоре висела одежда и пластиковые пакеты. Всегда эти пакеты. Почему у наркоманов всегда полно пластиковых пакетов? Почему они упорствуют в том, чтобы все их пожитки складировались, хранились и перевозились в самой хрупкой и ненадежной упаковке? Почему они крадут мопеды, вешалки и чайные сервизы, что угодно, только не чемоданы и не сумки?
В квартире было грязно, но все же не так, как в большинстве наркоманских притонов, которые видела Катрина. Возможно, хозяйка дома, Ирья, установила определенные границы и следила за своей квартирой. Катрина исходила из того, что Ирья живет одна. Она проследовала в гостиную вслед за Беатой. На старом, но целом диване лежал мужчина и спал. Наверняка под кайфом. Пахло потом, куревом, деревом, пропитанным пивом, и еще чем-то сладковатым, что Катрина не могла да и не хотела определять. Вдоль стены стояли непременные атрибуты притона в виде украденных вещей, таких как стопки детских досок для серфинга. Каждая из них была упакована в прозрачный пластик, на всех была изображена акула с открытой пастью, а на конце нарисованы черные следы от ее укусов, как будто акула откусила кусочек доски. Одному богу известно, как они собирались продавать все это.
Беата и Катрина прошли дальше в кухню, где Ирья, сидя за маленьким столиком, крутила самокрутку. Стол был покрыт маленькой скатертью, а на подоконнике стояла сахарница, из которой торчали искусственные цветы.
Катрина и Беата уселись напротив нее.
— Они ездят не переставая, — сказала Ирья, кивнув на оживленную улицу Уэланн за окном. Голос ее обладал скрипучей хрипотцой, как и ожидала Катрина, увидев квартиру и лицо старушки тридцати с небольшим лет. — Ездят и ездят. Куда они все едут?
— Домой, — предположила Беата. — Или из дома.
Ирья пожала плечами.
— Вы ведь тоже не дома, — сказала Катрина. — Адрес в Регистре населения…
— Я продала свой дом, — ответила Ирья. — Он достался мне по наследству. Он был слишком большим. Слишком…
Она высунула сухой белый язык и провела им по бумаге для самокруток, а тем временем Катрина про себя закончила за нее: «Слишком велико было искушение продать его, потому что социального пособия уже не хватало на наркотики».
— Слишком много плохих воспоминаний, — закончила Ирья.
— Каких воспоминаний? — спросила Беата, и Катрина поежилась.
Беата была криминалистом, а не специалистом по ведению допросов, и сейчас она задала слишком всеобъемлющий вопрос, попросила рассказать обо всей жизненной трагедии. А никто не умеет рассказывать так основательно и долго, как наркоман, испытывающий сострадание к самому себе.
— О Валентине.
Катрина выпрямилась. Возможно, Беата все-таки знает, что делает.