Полигон смерти

Пучков Лев Николаевич

Соседи, через лоджию которых должно было состояться десантирование, были тут же в «штабе», так что Дениса быстренько обвязали бельевой верёвкой и уже через пару минут произвели вторжение: выставили крайнюю левую раму на лоджии соседей, разбили молотком стекло крайней правой рамы на лоджии Катиной квартиры и в два счёта забросили туда шустрого лазутчика.

Что ж, в самом деле, ничего сложного. Я-то, ещё не до конца отошедший от догм цивилизованности, почему-то думал, что Денису придётся карабкаться по гнущемуся жестяному

водостоку от фрагмента с открываемой рамой на этой стороне до такого же фрагмента где-то посреди лоджии Катиной квартиры.

Через минуту Денис истошно заорал, высунулся по пояс на улицу и чуть было не выпал с лоджии. Иван и ещё один мужчина, страховавшие Дениса, втащили его на нашу сторону и принялись расспрашивать. Денис что-то отвечал, я толком не понял, что там случилось, поскольку мальчишка был напуган, говорил сбивчиво и путано.

Иван, однако, всё понял и сгоряча полез сам, но чуть не сорвался — еле-еле удержался на одной руке.

Мы с дородным мужчиной, который помогал страховать Дениса, с трудом втащили Ивана обратно, под гневные вопли какой-то бойкой дамы лет сорока:

— И куда ж ты прешься, дубина безрукая! Ну что же вы его пускаете, не видите, что ли, — дурак дураком!

По всей видимости, это была супруга Ивана и мать Дениса. Хотя ручаться не буду, вела она себя так, словно это была её квартира, в общем, чувствовала себя здесь хозяйкой.

Мы в мгновение ока прокачали данные по личному составу, и вышло, что лезть надо мне. Все прочие были либо слишком дородные, либо старые.

— А что там? — с опаской уточнил я.

— Да кто-то на полу лежит. Дениске показалось, что мертвый, а как там на самом деле — смотреть надо.

— Хорошо, посмотрим…

Перелез я без проблем, даже страховку вязать не стал. Однако в раме на лоджии Катиной квартиры остались стёкла и я немного порезался. Некритично, но кровь капала, надо будет при первом удобном случае перевязаться.

Иван передал мне увесистый молоток с длинной ручкой и напутствовал:

— Если что, круши, не стесняйся! Война всё спишет…

Через окно было видно, что на полу комнаты лежит женщина. Лежит спиной к окну, свернувшись калачиком и прижав руки к груди. Лица не видно, а пропорции фигуры в таком положении определить проблематично. Рядом валялась опрокинутая набок инвалидная коляска.

Жива женщина или нет — отсюда понять было непросто, но мне показалось, что она не дышит.

Одно было ясно: это не Катя. У женщины на полу была короткая стрижка «под мальчика», а Катя, напомню, являлась счастливой обладательницей роскошной косы до пояса.

— Ну что там? — нетерпеливо спросил Иван.

Я в двух словах рассказал, что вижу.

— Это Шура, Катина мать, — пришёл к выводу Иван. — Давай не стой, круши!

— В смысле?

— Ну, ломай окно, залезай, открой входную дверь, мы зайдём.

— Хорошо.

Крушить не стал,

поделикатничал. Квартира Катина, кому-то потом придётся всё здесь восстанавливать, а защёлку балконной двери отремонтировать куда как проще, нежели стеклить целое окно.

Защёлка оказалась хлипкой, дверь распахнулась с одного удара, и я вошёл в комнату.

Слава богу, это была не Катя.

Лицо у женщины было синее, глаза вылезли из обрит, искусанный синюшный язык вывалился наружу. На шее виднелся туго затянутый гардинный шнур с кисточками на концах.

Я не врач, но необходимость проверять пульс отсутствовала, было понятно, что женщина мертва.

В нерешительности и смятении рассматривая покойницу, я соображал, что предпринять в первую очередь: пойти на лоджию и сказать Ивану о страшной находке или открыть входную дверь…

И вдруг услышал некие странные звуки.

Я вышел в прихожую и определил, что звуки доносятся из-за закрытой двери спальни.

Осторожно приоткрыв дверь, заглянул в спальню и застыл как изваяние, поражённый картиной, открывшейся моему взору.

В комнате господствовал густой смрад, состоящий, как мне показалось, из запахов ядрёного пота, экскрементов и блевотины.

Рядом с двуспальной кроватью, на полу, громоздилась куча разного барахла: скомканные и скрученные в жгуты простыни, рваная перина, из которой во все стороны разлетался пух, одеяла, подушки, небрежно разбросанная одежда…

И в этой куче, в самом фокусе всего этого хаоса, слаженно содрогались два обнажённых тела. Слаженно не потому, что между ними был лад и гармония, а потому, что одно тело задавало ритм и напор, а второе, вынужденно, с рабской покорностью, подчинялось направленной в него экспрессии.

Голова девушки безжизненно болталась в такт движениям Коробова.

Сначала мне показалось, что Катя мертва: она не подавала никаких признаков жизни и была не просто страшно бледной, а где-то даже с прозеленью! На мой взгляд, у живого человека кожа не может быть такого оттенка.

Коробов, пристроившись сзади, целеустремлённо наддавал тазом, мелко и часто, как гигантский кролик-мутант (гротескное сходство довершал густо налипший на его потное тело пух из перины). При этом он подвывал от вожделения и сладострастно вскрикивал:

— Да! Да! Ооо-ууу… Да!!!

Возле окна валялась разорванная упаковка от «виагры» и почти целиком выдавленный тюбик вазелина.

У пухового кролика-мутанта был отсутствующий и совершенно безумный взгляд. Он не сразу заметил, что я стою в дверях, а когда всё же заметил, стал кричать хриплым басом, не прекращая своего мерзкого действа:

— Нет-нет, нельзя! Вы что, не понимаете?! Нельзя сюда, уходите! Уходите немедленно! Это наше супружеское дело, мы муж и жена! Это наши супружеские игры! Мы так играем, неужели непонятно?! Вы не имеете права! Уходите!!!