Полина
Шрифт:
Тут каждый – упавшее семя.
Отчизне и в смерти верны!
Упали стада все и семьи,
что знали так много добра.
Остывшие печки и сени
средь злата, богатств сентября.
Коровы с телятами в пузах,
коровы с телками сплелись,
и замерли вженские грузы
и
Искринки потухли с игрою,
дотлели поля и сучки,
а рядом с текущей рекою
кровинки пробили ручьи.
Я рядом с убитым развалом,
наземной волной немогил.
В предшкольном, кудрявом начале
я голову в грязь уложил.
С ужасной и алчущей злостью
разломлена каждая кость,
что можно привзять меня горстью.
Ах, где же господняя горсть?
Самовнушения
"Отнимись у людей! Изымись из толпы!
Избегай ход таранов дурных, что в бою,
имеющих наглость и смелость долбить
два уха и лоб, и грудную броню!
Отрекись от скоплений, сплетений глумных,
посмей возыметь свой правдивейший путь!
Беги от предателей, шлюх и чумных,
что в ум добавляют пороки и муть!
Несись от больных и печальных, воров,
заразных и жутких, и липких до язв;
от горе-семьи и нарядных оков,
что гнут и калечат под маскою ласк!
Откажи всем вопросам, приказам, судьбе!
Плыви, хоть порой одноруко гребя!"
– Шепчу и кричу от рожденья себе,
чтоб дух сохранить для родного себя…
Амазонка
Ты так непохожа на дам и девиц.
Опять покоряешь поэта, о, муза!
Тебе не страшны нападения львиц,
враги и друзья, их слова и союзы.
Под силу любые сражения, груз,
удары от левых, центральных и правых.
Во мне будоражишь оттенки всех чувств,
какие сливаются в море и лаву.
И я салютую при виде твоём.
Вулканы и гейзеры рушат все скрепы.
И всё пробуждённое ярко поёт,
стихи
Ты можешь медведя умело раздеть
и сбить кирпичом лебединую стаю…
От этой тебя не могу я не млеть!
От сил и умений, и смелостей таю.
В тебе наблюдаю энергию Ра
и чую всю мощь, естество очень зорко!
Высокая, властная, будто гора.
Возьми же меня, о, моя амазонка!!
Актриса обнажённого театра
Ванильный амбре и распущенный волос,
малиновый шёпот, кулон на цепях,
невинные, добрые глазки, как лотос,
меня приютили тут, возле себя.
Прильнув теплотой миротворно и тихо,
во мне угасила тревоги и грусть.
Беспечно отдался под юное иго,
под мягкость объятий, истории уст.
Я сбросил броню у диванов роскошных,
совсем распахнулся душой крепостной.
Из радостей мира, какие возможны,
в дыму вдохновляюсь милашкой ночной.
Я пьян и блаженен под алым навесом.
К ней искренней плотью и взором тянусь.
И с этой, давно уж знакомой, принцессой
развратно и чувственно жизнью горжусь!
Быть может, притворщица, гейша, актёрша,
но всё ж не могу заподозрить во зле!
Пусть общая муза! Пускай стриптизёрша!
Но честная в лёгком своём ремесле!
Татьяне Дерусовой
Инкуб
Горошины глаз – огонёчки суккубов,
что страстным салютом повсюду кружат.
Я в роли голодного зверя-инкуба
ищу бессловесных и пылких услад.
Я, будто садовник, гляжу на деревья,
где яблоки, груши, изюмки грудей.
Тут рай ограничен калиткою-дверью.
За нею печали и дряблость людей.
А здесь мифология, праздник иллюзий,
табак и абсент, обнажённый раскрас.
За всем наблюдает невидимый Люций,
который внутри и снаружи всех нас.