Полина
Шрифт:
с остывшею мутью, тропинкою зыбкой,
с домами из камня, где блохи и моль.
Кусты и деревья при входе, в начале,
дрова и валежник у врат, где порог.
Бугристая местность и лампочек мало.
Слиянье в одну двух соседних дорог.
Манит середина, и вглубь я шагаю.
Осенняя сырость питает угри.
Платком
чтоб выдержать запах, который внутри.
Забытая улица. Хижин анклавы.
Во имя трактира сюда я забрёл.
Мой путь, как промежность преклонной шалавы,
в которую голод телесный завёл…
Высотник и равнинница
Спустившись с горы Вавилона к землянкам,
устав от прохлады, аскезы, ветров,
я встретил нежданно простую крестьянку,
и вдруг поселились взаимность, любовь.
Хозяйственный образ без похоти, грима
и чистый, как росы, родник и снега.
Добром приручила и грязь отскоблила,
остригла всю шерсть, отсекла все рога.
И вмиг возлюбил её по-человечьи,
уняв свою дикость, поверив рукам.
Я вспомнил мирское, истоки, предтечи,
с почтеньем отнёсся ко здешним богам.
В ответ и чудесница мне очень рада!
Она, как и я, выжидала сей срок.
Мы стали друг другу четой и наградой.
К имеемой выси ещё стал широк.
Но как же мне быть? Я средь поля, под сводом.
Но вязну, темнею, ленюсь на земле.
Она же не может дышать на высотах.
Удар и дилемма в нелёгкой судьбе…
Просвириной Маше
Farsi G142 gray
Полдюжины капель отбрызнутой спермы,
узоры от пальцев иранца-ткача,
чешуйки отпавшей давно эпидермы,
следы от носков молодого врача
и волосы с мудро-дворянского скальпа,
и крошки от кофе, хлебов и сыров,
и струнка с ореха кокосовой пальмы,
и сальные вмятины стопных жиров,
чужая кудряшка, пылинки из окон,
вкрапления
пушиночки ворса от светлых волокон
на дивном ковре, что средь зала лежит…
Дурные улыбки
Чудачки, дурные в домах сумасшедших,
поднявшись из моря, пучины тоски,
хохочут и лыбятся в думах отцветших,
как будто б им черти щекочут мозги.
Страшны их ехидные, буйные лица.
Лишь искорка смеха толпу заразит.
Порою способны улыбкой залиться
в молитве, у гроба иль траурных плит.
Подобное вижу, с немалыми знаюсь,
порой отвожу от безумия глаз.
Бывает, с дичинкой и я улыбаюсь…
Юродивых много на воле, средь нас…
Бонничка
Когда она рядом, я похотью мыслю,
про всё забываю, смягчаю свой тон,
тогда безразличны купюрные числа,
какие кладу в молодую ладонь…
Когда она рядом, её ублажаю,
на танцы, улыбку и формы глядя,
как в пачку балетную стан наряжаю,
под нитку бикини банкноты кладя…
Когда она рядом, сдаюсь её власти,
любуюсь на всю живописность её,
и я становлюсь императором страсти,
забыв про смущенье, плебейство своё…
Когда она рядом, я таю и млею,
вбираю соблазны и образы ню,
всю ночь восторгаюсь, плачу и добрею,
и вновь до утра её пылко люблю…
Татьяне Дерусовой
Антиморалист
Мораль дошла от древних слабаков,
кто плоть и ум удерживал Уставом,
и кто других смирил среди веков,
закабалив природу духа правом.
Себя назначили кто гуру, кто жрецом
среди безграмотных, податливых и ленных.
Клеймя разумных, смелых, беглецов,
годами в стадо собирали пленных.
Внесли устои, в книги слог вписав,
для устрашения придумав божьи очи,