Полина
Шрифт:
Я не ошиблась: паркет трещал под тяжестью тела, шаги приближались, опрокинули стул. Но, без сомнения, тот, кто шел, боялся быть услышанным, потому что шум тотчас прекратился, наступила полная тишина. Паук начал опять свою паутину… О, вы видите, все эти подробности так свежи в моей памяти, будто я все еще лежу там в постели, едва живая от ужаса.
Я услышала вновь движение в библиотеке, кто-то опять шел, приближаясь к тому месту, где стояла моя кровать, чья-то рука дотронулась до перегородки… Я была отделена от шедшего только толщиной одной доски. Мне показалось, что отодвигают перегородку… Я замерла в неподвижности и притворилась спящей: сон был единственным моим оружием. Если это вор, то он, думая, что я не вижу и не слышу его, может быть, пощадит меня, считая мою
Когда я открыла их, видение уже исчезло, но занавеси еще колебались. Я услышала шум задвигавшейся перегородки, потом удалявшийся шум шагов и скрип двери. Наконец, опять наступила тишина. Не знаю, сколько времени я пробыла без дыхания и без движения, но к рассвету, измученная этой ужасной ночью, впала в оцепенение, похожее на сон.
Глава XII
Я была разбужена малайцем, стучавшим в дверь, запертую мной изнутри. Я была одета и тотчас встала отодвинуть засов. Слуга открыл ставни, и я, увидев в своей комнате свет и солнце, бросилась к окну. Это был один из прекрасных дней осени, когда солнце, прежде чем покрыться облачной вуалью, бросает последнюю улыбку на землю. Все было так тихо и спокойно в парке, что я почти начала сомневаться в самой себе. Но происшествия ночи были живы в моем сердце, к тому же вид из окна напоминал мне малейшие подробности. Опять я увидела ворота, отворявшиеся, чтобы дать проход трем мужчинам с их ношей, аллею, по которой они шли, следы, которые остались на песке, более заметные в том месте, где жертва сопротивлялась, потому что те, кто нес ее, ступали тверже, чтобы умерить ее движения. Эти следы вели в описанном мной направлении и скрывались в тополевой аллее. Тогда я захотела увидеть что-нибудь еще, чтобы утвердиться в своих ночных воспоминаниях. Я вошла в библиотеку. Ставня была полуотворена, как я ее оставила, посреди комнаты лежал опрокинутый стул, шум от падения которого я слышала. Подойдя к перегородке и внимательно рассмотрев ее, я увидела неприметную выемку, по которой она двигалась. Я попробовала отодвинуть ее и заметила, что она стала подаваться. В эту минуту дверь моей комнаты отворилась. Я только успела отскочить от перегородки и схватить книгу с полки. Это был малаец; он пришел сказать, что завтрак готов. Я пошла за ним.
Войдя в залу, я вздрогнула от удивления: я думала найти там Горация, но его не было, и даже стол был накрыт на одну персону.
— Граф не возвращался? — спросила я.
Малаец знаком ответил мне отрицательно.
— Нет? — пробормотала я, изумленная.
— Нет! — повторил он опять жестом.
Я упала в кресло: граф не возвращался!.. Однако я видела его, он подходил к моей кровати, поднимал занавеси через час после того, как эти три человека… Но эти люди не были ли граф и его друзья Генрих и Макс, похитившие женщину? Они одни могли иметь ключ от парка и войти так свободно, никем не видимые и никого не беспокоя. Без сомнения, это так. Вот почему граф не хотел, чтобы я приехала в замок, вот почему принял меня так холодно и удалился под предлогом охоты. Похищение женщины было задумано до моего приезда, теперь оно исполнено! Граф больше не любит меня, он любит другую, и эта женщина в замке, в павильоне!
Чтобы увериться, что я ничего не видела, ничего не слышала и ничего не подозреваю, граф, вошел по лестнице библиотеки, отодвинул перегородку, поднял занавеси и, убедившись, что я сплю, возвратился к своей любви. Все было для меня так ясно и точно, как будто я сама видела. В одну минуту моя ревность осветила темноту, проникла сквозь стены; мне не оставалось ничего более узнавать. Я вышла, мне становилось душно.
Метла разровняла песок и загладила следы. Я направилась к тополевой аллее, дошла до дубового леса, увидела павильон и обошла его вокруг. Он был заперт и казался необитаемым,
Я провела часть дня, прохаживаясь по своей комнате, отворяя и затворяя окно и ожидая вечера с таким же нетерпением, с каким страхом накануне ждала его приближения. Пришли доложить, что обед готов. Я сошла и увидела опять один прибор и возле него письмо. Узнав руку Горация, я поспешно сломала печать.
Он извинялся, что оставлял меня одну в продолжение двух дней, но он не мог возвратиться: с него взяли слово еще до моего приезда, и он должен был сдержать его, как бы дорого оно ему ни стоило. Я смяла письмо в руках, не кончив его, и бросила в камин, потом принудила себя есть, чтобы отвратить подозрения малайца. Окончив обед, возвратилась в свою комнату.
Вчерашнее мое приказание не было забыто: я увидела в камине большой огонь, но в этот вечер не он занимал меня. Я хотела составить себе план и села поразмыслить. Вчерашний страх был совершенно забыт.
Граф Гораций и его друзья (потому что это были они) вошли в ворота и пронесли эту женщину к павильону, потом граф поднялся по потайной лестнице, чтобы убедиться, спала ли я и не слышала или не видела чего-нибудь. Итак, мне остается только сойти по лестнице; я пройду той же дорогой и пойду туда, откуда он приходил. Я решилась следовать этому плану.
Часы показывали только четверть девятого. Я подошла к ставням, они не были заперты. Без сомнения, этой ночью ничего не увидишь, потому и не предприняли вчерашней предосторожности. Я отворила окно.
Ночь была бурная, слышались отдаленные раскаты грома. Шум волн, разбивавшихся о берег, достигал моего слуха. Но в моем сердце бушевала буря еще ужаснее, и мои мысли толпились в голове мрачнее и теснее волн океана. Прошло два часа, но я не сделала ни одного движения и смотрела на небольшую статую, скрытую деревьями. Правда, я не видела ее.
Наконец, мне показалось, что время уже наступило: я не слышала никакого шума в замке. Тот самый дождь, который в ночь с 27 на 28 сентября вынудил вас искать убежище в развалинах, начал извергаться потоками; я подставила на минуту голову под небесную воду, потом закрыла окно и притворила ставни.
Выйдя из своей комнаты, я сделала несколько шагов по коридору. В замке все было тихо. Малаец, без сомнения, спал или прислуживал господину в обитаемой части. Я воротилась назад и заперла дверь на засов. В это время пробило десять часов с половиной. На дворе слышны были только вопли урагана, и шум его помогал мне скрывать тот, который я сама могла произвести. Я взяла свечу и подошла к двери, ведущей в библиотеку. Она была заперта на ключ.
Меня видели там утром, поэтому боялись, чтобы я вновь не проникла туда. К счастью, граф ранее показал мне другой вход.
Я прошла позади своей постели, отодвинула перегородку и очутилась в библиотеке.
Твердыми шагами без размышлений я подошла к потайной двери, вынула том, скрывавший кнопку, надавила ее, и дверь отворилась.
Лестница представляла собой тесный проход для одного человека; я спустилась по ней на три этажа, прислушиваясь на каждом шагу. Но все было тихо.
В конце третьего этажа я нашла вторую дверь; она не была заперта на замок и легко отворилась.
Я очутилась под сводом, углублявшимся по прямой линии. Пройдя его в пять минут, я нашла третью дверь и отворила ее также без труда; она выходила на другую лестницу, подобную первой, но только в два этажа. На последнем я увидела железную дверь, приоткрыла ее и услышала голоса. Тогда я погасила свечу, поставила ее на последней ступени и проскользнула в отверстие, сделанное в камине и закрытое плитой. Отодвинув ее немного, я очутилась в химической лаборатории, очень слабо освещенной: свет из соседней комнаты проникал в этот кабинет только сквозь круглое отверстие над дверью, закрытое занавесками. Окна были так плотно закрыты, что даже днем ни один луч света не мог туда проникнуть.