Политическая биография Сталина. В 3-х томах. Том 1
Шрифт:
Сказать, что новая политическая линия, предложенная Лениным, произвела ошеломляющее впечатление, значит почти ничего не сказать. Это был гром среди ясного неба. Еще не улеглась в сознании населения, да и всех активных политических сил общества, эйфория в связи с февральской победой, а лидер большевиков уже призывает к новой революции. Причем революции, гораздо более глубокой и масштабной, нацеленной на коренной поворот в ее исторических судьбах. Многие сочли новую программу действий, сформулированную Лениным, чуть ли не бредом сумасшедшего. Следует сказать, что и среди немалой части большевиков господствовало мнение, что их лидер оторвался от реальности, не понимает сущность российской ситуации и по важнейшим проблемам судит как эмигрант, утративший живые связи со страной. Сам Ленин писал: «И тезисы и доклад мой вызвали разногласия в среде самих большевиков и самой редакции «Правды»» [574] . В такой обстановке партийное руководство, включая Сталина, решило провести
574
В.И. Ленин. Полн. собр. соч. Т. 20. С. 131.
Имеющиеся в распоряжении историков документы и материалы свидетельствуют о том, что Сталин также перешел на позиции Ленина и поддержал тезисы. Правда, процесс перехода был не безболезненным и отнюдь не одномоментным. На одном из заседаний Русского бюро ЦК через три дня после возвращения Ленина из эмиграции он охарактеризовал тезисы как «схему», лишенную фактов, в силу чего она не является удовлетворительной [575] . Есть достаточные основания полагать, что колебания Сталина в отношении ленинских тезисов носили какой-то вялый характер: они не несли в себе черты принципиального отторжения новой революционной стратегии, выдвинутой лидером большевиков. Скорее всего, его первоначальное неприятие тезисов было порождено не принципиальными соображениями, а прежде всего фактором неожиданности и потрясающей новизны основных положений, положенных в основу этих тезисов.
575
Подробнее см. Robert Me Neal. Stalin. Man and Ruler. p. 30.
Сталин, оторванный на протяжении ряда лет от непосредственной революционной работы, погруженный в заботы о простом физическом выживании, естественно, не мог глубоко и всесторонне оценить характер и особенности принципиально новой ситуации, сложившейся в стране. Старые представления и стереотипы относительно характера и перспектив развития русской революции, конечно, доминировали в тот период в его политическом мышлении. Именно этими соображениями объясняется его первоначальная «мягкая оппозиция» апрельским тезисам Ленина. В чем-чем, а в отсутствии радикализма, в нацеленности на наиболее кардинальные, революционные шаги, упрекнуть его трудно. Это, конечно, не означает, что всегда и во всем он шел, что называется, напролом. В данном случае его, очевидно, озадачила не столько радикальная постановка важнейших вопросов Лениным, а некая психологическая неготовность принять такую постановку. Требовалось какое-то время, чтобы осмыслить все это, взглянуть на обстановку не с приземленных позиций вчерашнего ссыльного, оторванного от всего мира, а с позиций активного участника событий исторического масштаба. И тот факт, что Сталин сравнительно быстро пересмотрел свою позицию и активно поддержал новую стратегию революционной борьбы, на мой взгляд, свидетельствует не о его приспособленчестве, умении становиться на сторону тех, кто одерживает верх. Аргументация Ленина, жаркие дискуссии в самой партии показали ему, что новая стратегия политической борьбы отвечает духу времени, открывает перед партией большевиков реальный шанс укрепить свои позиции, превратиться в одну из ведущих сил на политической арене России.
Но все это представляется ясным и очевидным только в чисто ретроспективном плане. В тогдашней же реальной обстановке подобная перспектива развития представлялась отнюдь не столь бесспорной и закономерной. Поэтому сознательно делать какой-то особый акцент на первоначальных колебаниях Сталина в вопросах коренного пересмотра всей прежнем большевистской стратегии, сформулированной в тезисах Ленина, едва ли правомерно. Скептическое в первый период после их выдвижения отношение к апрельским тезисам вполне закономерно и логично укладывается в схему простой политической эволюции, которую неизбежно должны были пройти — и действительно прошли — тогдашние ведущие деятели партии.
Разумеется, данный эпизод никак не вписывался в официальную сталинскую историографию, которая изображала его как деятеля, всегда и во всем поддерживавшего Ленина, твердо стоявшего рядом с ним на всех перипетиях исторических событий и никогда не проявлявшего ни малейших колебаний. Но это, собственно, уже другой аспект проблемы. В данном случае речь идет о том, чтобы дать по возможности максимально объективную оценку тому, что имело место в действительности. А такая оценка никак не вмещается в прокрустово ложе однозначных и безоговорочных вердиктов: колебался, значит, не был стойким и последовательным ленинцем. Или же такого апологетического утверждения: всегда и во всем был на стороне Ленина, являясь, наряду с Лениным, вождем и организатором революции. Оба эти полярные подходы упрощают реальную историческую картину и не позволяют беспристрастно и взвешенно оценить деятельность Сталина в судьбоносный 1917 год.
На мой взгляд, даже сами колебания Сталина, его поиски ответов
В контексте сказанного выше малоубедительной, а по существу тенденциозной выглядит оценка, которую дает Троцкий деятельности и позиции Сталина в первые месяцы после Февральской революции. Он пишет: «Нет ни одной статьи того времени, где Сталин сделал бы попытку оценить свою вчерашнюю политику и проложить себе путь к ленинской позиции. Он просто замолчал. Он был слишком скомпрометирован своим злосчастным руководством в течение первого месяца революции. Он предпочел отойти в тень. Он нигде не выступал в защиту ленинских взглядов. Он уклонялся и выжидал. В самые ответственные месяцы теоретической и политической подготовки к перевороту Сталин политически просто не существовал» [576] .
576
Лев Троцкий. Моя жизнь. Опыт автобиографии. Иркутск. 1991. С. 318.
Приведя эту, мягко говоря, далекую от объективности оценку роли Сталина в революции, даже такой явно симпатизирующий Троцкому автор, как Б. Суварин, счел необходимым сделать оговорку, чтобы хоть как-то «подправить» кричащую тенденциозность этой оценки. «Эта заявление верно, если под политикой понимать общие идеи, широкие выводы, вытекающие из теории и программы, планы на будущее. Но в более узком смысле и на более низком уровне повседневной политической деятельности, Сталин был одним из главных агентов осуществления планов Ленина. В этом плане и в рамках своих возможностей он сослужил партии бесспорную службу, и Ленин, кажется, в полной мере использовал особые способности Сталина» [577] , —заключает Б. Суварин.
577
Boris Souvarine. Stalin: A Critical Survery of Bolshevism. Электронная версия. Глава 5 — «Revolution».
В период между Февральской и Октябрьской революциями одним из важнейших вопросов был вопрос об отношении к войне. Едва ли есть необходимость подробно обосновывать его значение не только для развития ситуации в стране, но и для судеб политических партий и политических фигур, игравших ведущую роль на государственном небосклоне России того времени. Перспективы развития революции были самым тесным и органическим образом связаны с решением вопроса о войне и мире. В свою очередь, решение вопроса о выходе из кровавой бойни, продолжавшейся к тому времени уже почти три года и, если смотреть правде в лицо, по существу, поставившей всю огромную страну на грань катастрофы, самым прямым образом было связано с перспективами самой этой революции. Если война, вопреки расчетам тех, кто ее начинал, стала одной из главных причин, породивших революцию, то выход из этой войны также лежал в русле дальнейшего развития самой этой революции. Но своеобразие ситуации в России в тот период было таково, что война как одна из причин революционного взрыва в силу закономерного развития событий могла превратиться и в своего рода могильщика этой же самой революции. Другими словами, продолжение войны могло привести к тому, что революция сама сгорит в пламени военного пожара. И к чести Сталина как политического деятеля, можно отнести то, что он достаточно четко уловил эту внутреннюю диалектическую взаимосвязь и взаимозависимость между войной и революцией. В одной из самых первых статей, написанных им после приезда в Петроград, он писал: «…«…продолжительная война с ее последствиями финансового, хозяйственного и продовольственного кризиса является тем подводным камнем, о который может разбиться корабль революции» [578] .
578
И.В. Сталин. Соч. Т. 3. С. 15.
Таким образом, его позиция по одному из коренных вопросов того времени была в общем достаточно определенна. Что же касается имевших отнюдь не второстепенное значение конкретных деталей этой позиции, то здесь картина не столь однозначна. Первоначально Сталин придерживался точки зрения, согласно которой давление со стороны масс на Временное правительство может оказаться эффективным средством прекращения войны и заключения мира. Поставив вопрос: где же выход из сложившейся в стране ситуации, он давал следующий ответ: