Политолог
Шрифт:
Стрижайло, щуря глаза, чтобы не ослепнуть, следил за губами молящегося, которые касались надписей, выбитых на слитках. С изумлением увидел, что сияющие красавицы носят имена самых опасных и смертельных болезней. Золотые кумиры были возведены в честь этих болезней, которые составили благополучие Бренчанина, питали его славу, умножали богатство. Сияющие девы носили имена — «Гнойный аппендицит», «Туберкулез», «Рак желудка», «Паранойя», «Птичий грипп», «Атипичная пневмония», «Фиброма предстательной железы», «Инфаркт миокарда», «Почечный камень», «Энцефалит», «Болезнь Боткина», «Болезнь Паркинсона», «Базедова болезнь», а так же «Диарея» и «Расстройство желудка». Богини, числом шестнадцать, образовывали замкнутый круг болезней, в котором вращалось несчастное человечество, и откуда Бренчанин вырывал его с помощью настойки крапивы, таблеток хлористого кальция и бальзама из капустных улиток, используемого, как внутривенное. Стрижайло, оказавшись в этом замкнутом и смертельно опасном кругу, испытал священный трепет и
Он изнемогал. Бесы не отпускали его. Размножались, как огромная неизлечимая болезнь. И старясь спастись, заслониться от наваждений, он вновь вспомнил бабушку. Как водила его морозным январским днем в Третьяковку, — синий снег, янтарные пятна солнца, кирпично-красный, нарядный фасад Третьяковки, и внутри, в благоухающем тепле — дивное множество любимых картин. «Аленушка». «Три богатыря», «Незнакомка», «Явление Христа народу». Бабушка истово и чудесно рассказывает ему о картинах, он любит бесконечно ее милое, взволнованное лицо, седые, на прямой пробор, волосы и картину в золоченом багете, на который серый волк нес на спине царевича.
Бабушка исчезла. Кружилась голова. Воздух в кумирне трепетал и звенел, как золотая фольга. Мельчайшие частицы золота витали в воздухе. Он их вдыхал, они наполняли сияющей пудрой легкие, першило горло, выстилали пищевод и желудок. Его прямая кишка изнутри была золотой, и этим чудом он был обязан богиням, которые благоволили ему. И чувствуя это пугающее благоволение, чувствуя близость обморока, он стал наклоняться, повторяя движения Бренчанина, желая поцеловать подножье фигуры, на котором было выбито по-русски: «Менингит», а ниже — латинский аналог. Прерывая поклон, в кумирню ворвался разъяренный бульдог, взревел и оскалился. Стрижайло увидел, что зубы у бульдога золотые, из пасти пышет жар, словно внутри у собаки кипит раскаленный тигель, выплескивая на поверхность капли жидкого золота.
— Не волнуйтесь, он не кусается. Бережет зубы, — Бренчанин потрепал по загривку златозубого кобеля. — Теперь же, перед тем, как мы отправимся к столу, я хотел бы уточнить, что мне будет за мое участие в выборах. Как вы понимаете, Президент является моим пациентом, а не я его. Иду навстречу вашим желаниям исключительно из чувства патриотизма. Но все-таки, что я буду с того иметь?
— А что бы вы хотели? — слабо произнес Стрижайло, едва приходя в себя. — Для нас нет невозможного.
— Видите ли, — Бренчанин доверительно коснулся руки Стрижайло, — моя компания разработала великолепные препараты, исцеляющие такие заболевания, как чума, проказа, сибирская язва, оспа, тропическая лихорадка. К сожалению, этих болезней почти нет в нашем обществе. Я знаю, в Министерстве обороны имеются запасы бактериологического оружия, способного заразить большие массы населения всеми этими болезнями. Нельзя ли подвергнуть заражению некоторые регионы, чтобы эти болезни сначала распространились, а затем, с помощью моих препаратов, эпидемии будут свернуты? Я говорил с военными. Они не возражают, но необходимо разрешение с самого верха.
— Что ж, это выполнимо. Подготовьте список регионов, которые должны будут подвергнуться заражению, и болезни, которые вам предпочтительны. Распишите средства доставки, — распыление с самолетов, отравление водоемов или разбрасывание зараженных насекомых и крыс.
— Крысы, конечно крысы! — воскликнул Бренчанин. — Я слишком хорошо знаю повадки этих зверьков. Если сделаем дело, обещаю поставить на какой-нибудь московской площади памятник Золотой Крысе. Будет называться «Крысная площадь», место гуляний москвичей.
Приобняв Стрижайло, Бренчанин повел его к обеденному столу. За ними брел оскаленный пес, и казалось, что он проглотил все скифское золото.
Последовал еще один визит к амбициозному претенденту, которым на этот раз оказался аграрник Карантинов, соратник Дышлова по компартии. После трескучего провала на думских выборах Дышлов не рисковал выдвигать свою кандидатуру на выборах Президента, затаился и готов был выставить вместо себя «меньшого брата», тем более, что Карантинов, — партийная кличка «Тарантино» — умел держаться перед телекамерами, сыпал солеными крестьянскими шутками, пощипывал сексуальных телеведущих, особенно темнокожую дочь африканского вождя, которая только постанывала от мужицких щипков. И хотя Карантинов после думского провала слегка дистанцировался от политики и занялся переработкой сельхозпродукции, благо имел собственную фабрику под Москвой, — но охотно согласился на предложение Стрижайло, разумно заметив, что какие же могут быть президентские выборы без кандидата левых сил.
Стрижайло отправился на подмосковную фабрику, где находился Карантинов,
Фабрика была построена по немецкой технологии, выжимала соки из овощей, мариновала плоды, делала соусы и приправы. Карантинов находился в помещении, откуда был виден конвейер с земными плодами, над которыми трудились работницы. То одна, то другая женщина поднимала с конвейера особо полюбившийся ей плод и показывала Карантинову, желая доставить ему удовольствие. Однако Карантинов почти не реагировал на эти знаки женского внимания. Сидел в кресле, выложив на столик свои крестьянские руки, и опытный мастер трудился над его ногтями, делая маникюр. Орудовал пилочками, ножничками, миниатюрными лопаточками, — удалял заусеницы, придавал ногтям аристократическую форму, покрывал прозрачным розоватым лаком. Дело в том, что Каратинов, как только узнал о предстоящей роли, резко изменил свой образ простецкого деревенского парня, который и на гармошке сыграет, и бабенку хлопнет по ягодице, и со знанием дела поговорит о надоях и поголовьях. Он решил выступить перед соперниками в образе английского аристократа, породистого англосакса. Изучал хорошие манеры, учился повязывать галстук, посещал модный бутик «Европа», выбирая элегантные костюмы и сорочки. И, в конце концов, так заигрался, что стал называть себя — «принцем Чарльзом», и к месту и не к месту упоминал о «королеве-матери».
Вот и теперь, отдавая свои персты во власть маэстро, едва увидев Стрижайло, он произнес:
— Королева-мать просила уделить вам некоторое время, не столь великое, чтобы нарушить этикет Виндзорского дворца, где у меня назначена встреча с герцогом Монако. Видите ли, мы участили встречи августейших особ Европы, решив образовать своего рода династический клуб. В него входят не только представители правящих династий, такие, как я, или князь Люксембургский, или королева Голландии, или князь Лихтенштейна. Но и потомки Габсбургов, Гогенцоллернов, Бурбонов, Валуа, Каролингов и Капетингов. К нам охотно присоединились потомки царей Румынии и Болгарии, отпрыски литовских Гедиминовичей, потомки польского короля Владислава, король Испании, итальянские отпрыски Витторио Эммануила, ну и, конечно, выморочная ветвь Романовых, погрязших в спорах о престолонаследии и вносящих в наш дружественный кружок дух соперничества и династических войн… — Карантинов умолк, позволяя Стрижайло проникнуться возвышенным аристократизмом услышанного. Любовался блеском полированных ногтей, над которыми трудился маэстро.
Женщина у конвейера подняла над головой и стала показывать Карантинову большую желтую тыкву, желая порадовать аграрника видом зрелого, упитанного плода. Но Карантинов надменно отвернулся, не желая замечать тыквы, которая возвращала его в деревенское прошлое.
— Королева-мать, идя навстречу наивным и ревностным обожателям, которых не счесть среди подданных английской короны, позволяет им присылать во дворец различные диковинные плоды, выращенные в тех или иных странах Британского содружества наций. Кстати, она собственноручно готовит из тыквы замечательный кисель и поразительно душистое варение, которым так любила лакомиться бедная принцесса Диана, — при этих словах Карантинов печально вздохнул, изображая на лице сдержанную грусть, ибо, как и все члены королевской фамилии, умел управлять эмоциями. — Наш династический клуб проводит большую культурно-историческую работу. Мы устраиваем пикники где-нибудь в Альпах, или во фьордах Норвегии, или в живописных предгорьях Карпат. Играем в гольф и крикет. Совершаем автопробеги на «бентли». Путешествуем на яхте по островам Средиземного моря. И постоянно посещаем родовые дворцы и замки, места погребений королей и царей, не давая забыть Европе об эпохе великих монархий…
Женщина подняла с конвейера огромный кочан капусты и показала его Карантинову, желая обратить внимание не только на зеленую, спрессованную из листьев голову, но и на свои белые аппетитные руки и пышные, переполнявшие сорочку груди. Однако усилия ее были тщетны.
— После того, как от вас поступило известное предложение, не скрою, я был смущен. Как всегда в подобных случаях я посоветовался с королевой-матерью, и она сказала, что я должен принять предложение. Видите ли, в случае моей победы на президентских выборах в России, возникает совершенно иная геополитическая ситуация в мире. Под скипетром нашей династии окажется не только Британское содружество наций, но и СНГ, а это больше половины всей земной суши. Если подтянуть сюда Китай и некоторые страны Латинской Америки, где еще чтут испанскую корону, то мы возьмем в окружение США и положим конец их отвратительному господству. Как истинный представитель Старого Света, я ненавижу этих хамов, которые истребили индейцев, бизонов, установили рабство, сбросили на Хиросиму атомную бомбу, заразили человечество СПИДом, с помощью продукции Голливуда разрушили традиционное искусство, а с помощью Диснейленда опрокинули традиционные религию и мораль. Мы должны остановить Американского Хама. Мое избрание положит начало новой организации человечества, которое не будет нуждаться в проамериканской ООН, в этой вашингтонской марионетке Кофи Анане. Кстати, однажды у меня с ним вышел конфуз, над которым смеялась королева-мать. Как-то мы зашли с Кофи Ананом в бар, и я попросил: «Кофе черный». Он решил, что таким образом я решил его оскорбить и обвинил меня в расизме…