Политология революции
Шрифт:
В этих условиях Герхард Шредер решился пойти ва-банк, добившись досрочных выборов. Расчет был на то, что WASG не успеет за оставшиеся два-три месяца сорганизоваться, что выходцы из западных земель, составляющие ее ядро, никогда не договорятся с восточными немцами из посткоммунистической ПДС.
Расчет оказался не просто ошибочным, а самоубийственным. Обе группировки левых в спешном порядке объединились. ПДС переименовалась в Левую партию (Linkspartei) и открыла свои списки для кандидатов WASG. Слабостью ПДС всегда было именно то, что одновременно являлось ее главной силой: прочная связь партии с традициями, интересами и культурой восточных земель объединенной Германии. Численность WASG гораздо меньше, чем у ПДС, однако теперь у левой политики появилось новое измерение. Сторонники WASG были зачастую куда активнее, а главное,
По признанию либерального еженедельника «Focus», соотношение политических сил в 2005 году свидетельствовало, что Германия остается «расколотой нацией». [343] Превращаясь на деле, а не только на бумаге, в общегерманскую партию, ПДС не отказывалась от защиты специфических интересов Востока, поскольку решение проблем этой «внутренней периферии» невозможно на основе неолиберальных методов. Как отмечала газета «Neues Deutschland», результатом политики свободного рынка на востоке стала «блокировка развития» (Entwicklungsblokade). [344] Чтобы положение дел на Востоке кардинально изменилось, в масштабах всей Германии нужна была принципиально иная экономическая политика, направленная на поощрение регионального развития, рост общественного сектора и создание рабочих мест. И не просто на увеличение занятости любой ценой, а на организацию новых предприятий, эффективных и общественно необходимых. Такую политику, по вполне понятным идеологическим причинам, могли предложить только социалисты.
343
Focus. 2005. Nr. 30. S. 20.
344
Neues Deutschland. 28.07.2005.
Этим, впрочем, значение немецкой Левой партии не исчерпывается. Массовый уход профсоюзных активистов и функционеров от Шредера знаменует исторический разрыв между перешедшей на позиции неолиберализма социал-демократией и организованным рабочим движением. В такой ситуации проект Блэра-Шредера теряет смысл.
Хотя успех Левой партии в подобных условиях был гарантирован, что отнюдь Не означало, что были разрешены проблемы и противоречия, приведшие в начале 2000-х годов к кризису ПДС. Участие в земельных правительствах Восточной Германии по-прежнему не имело никакой стратегической перспективы, скорее деморализуя активистов, нежели создавая политические плацдармы. Различные группировки несколько смягчили свою полемику, но были весьма далеки от примирения. Конкретная программа социалистических преобразований заменялась набором красивых лозунгов и общих тезисов, дополнявшихся прагматическими предложениями по конкретным вопросам. Партия получала поддержку масс, когда говорила истеблишменту «нет», но чем больше была ее массовая поддержка, тем сильнее становился соблазн «конструктивного сотрудничества». И все же избиратель готов был все простить левым, лишь бы наказать социал-демократов. Обновленная партия вызывала новые надежды. Даже многие из тех, кто в 2002–2004 годах вышел из ПДС, возвращались.
Для политических радикалов появление новой партии оказалось неожиданным и болезненным вызовом. Представители многочисленных ультралевых сект очень убедительно рассуждали об оппортунизме ПДС, но их собственная безгрешность гарантировалась добровольным отказом от любой практической деятельности.
За прошедшие полтора десятилетия левые привыкли к поражениям. Они боятся победить, боятся ответственности. И каждый раз, когда политики из ПДС демонстрируют соглашательство по отношению к правящему классу, радикалы испытывают нечто вроде интеллектуального оргазма. Ведь соглашательство реформистов становится безупречным моральным алиби для ничегонеделания самопровозглашенных революционеров. Можно продолжать свое комфортное существование на обочине системы, удовлетворяя себя приятными идейными дискуссиями и ритуальным участием в демонстрациях, которые ничего не меняют.
Ультралевые в очередной раз показали свою неадекватность. Точно так же, как для представителей
Они боятся выйти из гетто, боятся участвовать в массовой политике, боятся иметь дело не с отдельными идеологически перевоспитанными рабочими, а с реальным рабочим классом (со всеми его недостатками и предрассудками). Боятся трудных и конкретных вопросов, ответы на которые никогда не найдешь в готовом виде, полистав биографию революционеров прошлого столетия.
Взаимоотношения между германской социал-демократией и ее избирателями напоминают семью с периодически загуливающим мужем. Всякий раз, возвращаясь домой после пьянки, муж извиняется, клянется, что подобное больше не повторится, и получает прощение. Затем все повторяется снова и снова.
Находясь у власти, правительство Герхарда Шредера проводило жесткую правую политику. Социальное государство, основания которого были заложены еще во времена Бисмарка, систематически демонтировалось, права трудящихся отменялись, Ни одно правое правительство не решалось осуществлять неолиберальный курс столь последовательно и бескомпромиссно, как социал-демократ Шредер в Германии и его коллега Блэр в Британии. Однако когда доходило до выборов, социал-демократы внезапно обрушивали на обескураженного избирателя ушаты левой риторики. Сердца граждан смягчались, и они возвращали канцлеру свое доверие.
Впрочем, бесконечно так продолжаться не может. Госпожа Германия — дама верная, но строгая. На сей раз Шредер оказался в ситуации мужа, которого из дома не выгнали, но и в постель не пустили — оставили ночевать в прихожей.
Христианские демократы и социал-демократы получили почти равное количество голосов — 35,2 и 34,3 % соответственно. Частичным утешением для лидера ХДС Ангелы Меркель могло служить то, что их партнеры свободные демократы (либералы) — набрали 9,8 %, обойдя блокирующихся со Шредером «зеленых» (8,1 %). Однако для формирования стабильной коалиции этого недостаточно. Правоцентристский блок получил 225 + 61 мандат, а левоцентристский — 222 + 51. Разницы в 13 мандатов не хватало для устойчивого правительственного большинства.
Бесспорным победителем выглядела Левая партия. Она набрала 8,7 % голосов и 54 мандата. В то время как все другие представленные в парламенте партии, кроме свободных демократов, теряли голоса, левые резко увеличили число сторонников (на 4,7 % по сравнению с ПДС), обойдя в этом отношении все политические силы страны.
Но успех левых тоже был относителен. Мало того, что им не удалось удержать поддержку 10–12 % избирателей, которая была у них в начале кампании, не смогли они и стать первой по величине партией на Востоке. Хуже того, Левая партия пропустила вперед свободных демократов, заняв лишь 4-е место в общем зачете.
То, что левые не смогли завоевать лидерство на Востоке, выпустив его буквально из рук, нанесло партии не только психологический урон. Партия лишилась примерно дюжины прямых мандатов в территориальных округах, которые отошли к социал-демократам. Правда, потеря депутатских мест левыми на Востоке связана не только с тем, что их избиратели в последний момент все же вернулись к партии Шредера, но и с тем, что большое число людей, собиравшихся голосовать за христианских демократов, передумало, отдав предпочтение социал-демократам, и тем изменило общее соотношение сил. Левая риторика СДПГ принесла плоды.
Злые языки говорили, что руководство Левой партии было удовлетворено именно таким результатом — оно боялось получить слишком много голосов, слишком большую, радикальную и неуправляемую фракцию в Бундестаге, слишком большой политический вес, с которым связаны и большие ожидания людей, серьезная политическая ответственность. Быть оппозицией по-своему комфортно. Во всяком случае, многие отмечали, что в избирательной кампании левых отсутствовала энергия, а местами и профессионализм, что совершенно не похоже на «прежнюю» ПДС. Так что свободные демократы могли считать себя единственными «настоящими» победителями. Но эта партия настолько лишена самостоятельного значения, что ее победы никто не заметил.