Политология революции
Шрифт:
Разумеется, Левая партия отнюдь не представляла собой радикальную альтернативу капитализму. Но она, как отмечала газета «Junge Welt», предложила то, чего в Германии уже много лет не видели: «Серьезную социал-демократическую программу для разрешения социальных конфликтов». [353]
Выборы 2005 года показали, с одной стороны, проблемы и противоречия Левой партии, а с другой, ее необходимость. Германские социалисты вновь оказались на развилке. Чем станет новая организация? Очередным медиа-проектом, направленным на продвижение во власть политических «звезд» — Лафонтена и Гизи? Или массовой демократической силой?
353
Junge Welt. 28.07.2005
Будущее немецких левых теперь зависело не от партийных лидеров, заседающих в Бундестаге. Эти лидеры сделали все что могли и хорошо продемонстрировали, чего они не могут или не хотят сделать. Но массы людей, поддержавших левых, либо отдавших — скорее всего
Подводя итоги 2005 года, британская газета «Socialist Worker», писала, что будущее немецких левых зависит «прежде всего от способности возглавить неизбежные выступления против правительства». Если этого не сделают левые, в выигрыше останутся крайне правые. «Этот вызов, ответить на который можно, лишь извлекши уроки из неудач 1920-х и 1960-х годов, стоит не только перед Левой партией в Германии. Он стоит перед левыми всей Европы». [354]
Вызов, который бросила политическому истеблишменту Левая партия, связан с серьезным моральным риском. Альтернатива, предложенная Лафонтеном и его коллегами из ПДС, безусловно, является реформистской, и она, несомненно, может потерпеть поражение. В том числе из-за умеренности, непоследовательности и слабости собственных политических вождей. Но появление Левой партии и ее успех радикально изменили обстановку в Германии и Европе: подорвана монополия неолибералов на парламентскую политику, впервые со времени русской революции мы видим массовый организованный выход активистов и функционеров из социал-демократической партии, их переход в более левую организацию. Это создает новую общественную динамику. Возникает новое массовое движение, причем оформленное политически. Да, оно не революционно. Но миллионы трудящихся — тем более в Западной Европе — не могут в одночасье стать революционерами. Левой партии еще предстоят серьезные испытания. Но она уже стала частью политического пейзажа современной Германии, Европы и мира.
354
Socialist Worker. 15.10.2005, No. 1972.
Глава VII. Поколение Сиэтла
1990-е годы начинались как эпоха безраздельного и, как многим казалось, окончательного торжества неолиберального капитализма. Заканчивалось это десятилетие повсеместным бунтом против установившегося порядка, уличными столкновениями в американском Сиэтле, масштабными забастовками в Западной Европе и массовыми восстаниями в Латинской Америке.
Пока социалистические политики рассуждали о границах возможного, о конформизме и постиндустриализме, стихийное сопротивление капиталистической эксплуатации начало принимать новые формы. Выступление индейцев в 1994 году в мексиканской провинции Чьяпас неожиданно опрокинуло представления идеологов «серьезной левой» относительно возможного и невозможного в современной политике. Спустя еще год Париж был потрясен забастовкой государственных служащих и многотысячными демонстрациями. Это была первая победа над неолиберализмом. Французское правительство вынуждено было отказаться от запланированной «реформы», ограничивавшей права работников общественного сектора. Но главные события начались в конце 90-х годов, когда различные формы борьбы и протеста, опирающиеся на схожие, но далеко не однородные социальные и классовые интересы, начали сливаться воедино, давая жизнь новой антибуржуазной коалиции в глобальном масштабе.
Выступления протеста получили в консервативной прессе название «антиглобалистских», хотя сами участники демонстраций данный термин никогда не употребляли, называя себя антикорпоративным или антикапиталистическим движением, иногда — движением за глобальную демократизацию. Надо сказать, что в западной прессе термин «антиглобалисты» после 2001 года употреблялся все реже — представители протестующих так или иначе имеют возможность высказаться, а потому приписывать им чуждое название и выдуманные лозунги все труднее. Лишь в России термин «антиглобализм» приобрел удивительно широкое хождение, отчасти из-за того, что собственного «антиглобалистского» движения пресса под боком не обнаружила и могла его благополучно придумывать. [355]
355
Придумывала, впрочем, не только пресса. Забавным изобретением властей стала Всероссийская антиглобалистская лига (ВАЛ), организованная в 2005 году под патронажем администрации президента — с не особенно ясными целями, но зато с впечатляющим бюджетом. Скорее всего это было частью общей политики по созданию фиктивных общественных организаций, представляющих разные части политического спектра и тем самым позволяющих начальникам манипулировать всеми аспектами политического процесса одновременно.
«Как нам следует называть это новое движение? — писал британский марксист Алекс Каллиникос. — Ярлык, обычно на него навешиваемый, — движение антиглобализма — представляет собой совершенно абсурдное название для движения, которое подчеркивает как
356
Каллиникос А. Антикапиталистический манифест. М., Праксис, 2005. С. 21.
В левой прессе предпочитают говорить об «альтернативном глобализме» («альтерглобализме» или, на французский лад, об «альтермондиализме»), об антикорпоративных выступлениях, а Каллиникос употребляет термин «антикапитализм». Разумеется, остается открытым вопрос о том, до какой степени участники протестов, потрясших власти в Сиэтле и Праге, осознанно ставили перед собой именно антикапиталистические задачи. Значительная часть людей, выходивших на демонстрации, придерживались более умеренных взглядов, причем это относится не только к рядовым участникам событий, но и к лидерам. Каллиникос признает это, но настаивает на том, что общая логика движения — антикапиталистическая. Даже если выдвигаются вполне реформистские требования, их практическая реализация подрывает глобальное господство капитала и создаст новую общественную ситуацию. «Иными словами, хотя эти требования не обязательно открыто озвучивают антикапиталистические доводы, в них присутствует антикапиталистическая динамика. Они представляют собой то, что Троцкий назвал переходными требованиями, реформы, которые возникают из реалий существующей борьбы, но осуществление которых в нынешнем контексте поставило бы под вопрос капиталистические экономические отношения». [357]
357
Каллиникос А. Антикапиталистический манифест. С. 152. Подобный подход, видимо, знаменует определенное смещение акцентов во взглядах самого Каллиникоса. Показательно, что когда в книге «Dialectics of Change» (L.: Verso, 1989) я высказывал ровно те же позиции в связи с так называемым революционным реформизмом, Каллиникос выступил с гневной отповедью, обвиняя меня в социал-демократизме.
В российской прессе и отчасти даже среди обществоведов появление нового массового движения на Западе было воспринято с откровенным недоумением. «Прежние политические лекала тут едва приложимы, — писал Евгений Григорьев на страницах „Независимой газеты“. — У движения нет привычной разветвленной по миру организации, четких структур. При подготовке акций их заменяет такой неотъемлемый инструментарий глобализации, как Интернет, и другие новейшие средства коммуникаций, что делает само движение ее побочным детищем. Политические и социальные устремления и приоритеты „антиглобалистов“ сплошь и рядом не стыкуются. По составу это напоминает коктейль из бесконечного множества неоднородных ингредиентов: сапатистов, разноязыких „зеленых“, американских борцов против детского труда, европейских левых, бескорыстных юных приверженцев чистой справедливости, французских крестьян, немецких профсоюзников и т. д.» [358]
358
Независимая газета. 4.08.2001.
Либеральные и правые обозреватели подчеркивали, что движение крайне неоднородно, а сами демонстранты толком не знают, чего хотят. «Они занимаются сразу всем. На одном из их сайтов сообщалось, что они выступают против „корпоративной глобализации, милитаризма, бедности, голода, политической коррупции, дискриминации женщин, гомосексуалистов и транссексуалов, криминализации молодежи разрушения окружающей среды, передачи тюрем частному бизнесу, геноцида“. Почему не против пробок на дорогах и коммерческой рекламы, которая забивает наши почтовые ящики?» — возмущалась Флора Льюис, обозреватель «International Herald Tribune». По ее мнению, это было совершенно не похоже на движение 1960-х годов, имевшее четкую политическую цель (прекращение войны во Вьетнаме) и способное «соединить много голосов в единый призыв (clear message)». [359] Как ни парадоксально, схожая критика движения раздавалась и слева.
359
International Herald Tribune. 18.08.2000. P. 4.
На самом деле даже из перечисления групп и лозунгов легко заметить, что все они как раз прекрасно стыкуются, более того, все упомянутые движения изначально растут из одного корня — европейской левой XIX–XX веков. Действительно, во время массовых демонстраций были выдвинуты самые разнообразные лозунги — от экологии до долгов «третьего мира», от проблемы бедности до прав человека. Протестующие представляют собой коалицию. Но это далеко не случайное собрание людей. Начнем с того, что экологисты, пацифисты и радикальные социалисты, защитники гражданских прав и профсоюзники, составляющие основу этой коалиции, исторически всегда имели много общего. На протяжении истории они уже не первый раз оказываются в одних рядах. Но до недавнего времени они, нередко сотрудничая, пытались добиваться своих целей самостоятельно. В свою очередь, по мнению активистов, элиты всегда действовали по принципу «разделяй и властвуй», игнорируя разрозненные протесты. Тем самым объединение разнообразных отдельных кампаний (single issue campaigns) и групп является важнейшим фактором, предопределившим стремительный и бурный подъем движения.