Полк продолжает путь
Шрифт:
Быстро поднявшись на второй этаж, Левашов вошел в просторную светлую комнату, где уже собрались солдаты. Последовала команда, все встали. Левашов поздоровался с солдатами, ему дружно ответили, он приказал садиться и сам сел за небольшой столик.
Слева и справа от столика старшина заранее разместил наглядные пособия — доски, на которых кнопками были приколоты рисунки в красках. На одном из них была изображена ярко-желтая полоса (дорога), стайка ослепительно зеленых танков (движение) и синяя река (препятствие). На другом рисунке солдаты, в отутюженных гимнастерках с белыми подворотничками, рубили
Занятие было рассчитано на два часа, и Левашов решил первый час провести в казарме, а второй — «на местности», чтобы проверить, как усвоили солдаты учебный материал.
— Дорога есть полоса земли… — медленно диктовал Левашов, расхаживая по комнате. — Дороги разделяются на…
Казалось, что все в полном порядке: офицер отлично подготовился к занятию, солдаты усердно записывают первые военные формулы. Но Левашову было трудно. На войне он знал каждого человека в своем взводе, его характер, мысли и даже самые заветные мечты. И солдаты за долгую совместную жизнь хорошо изучили своего офицера. Всего этого еще не было, да и не могло быть в первый учебный час. И хотя Левашов знал, что солдат Петров до службы в армии работал слесарем на заводе, а солдат Мищенко трактористом в МТС, а солдат Ковалев был шахтером, и хотя о каждом из них Левашову еще вчера рассказывал и Кронин, и командиры взводов, — все это не могло заменить той внутренней связи, которая непременно должна возникнуть между солдатами и офицером. Только в этом случае военные формулы становятся жизненно важным законом.
Первый час занятий был закончен. Левашов приказал построиться. Через десять минут он уже вывел строй на развилку дорог.
Было морозно и ясно. И как бывает в ясный морозный день, все краски природы блестели особенно ярко: и черный лес, закиданный белыми охапками снега, и голубое небо. Только в самом зените маленькое облачко неплотно прикрывало солнце и казалось чуть тронутым охрой.
— Рядовой Петров, что такое дорога?
— Дорога есть полоса земли, заранее подготовленная для движения. Дороги разделяются на грунтовые, грунтовые улучшенные, одетые…
Левашов с удовольствием взглянул на солдата. Петров отвечал очень твердо, вбивая слова, как гвозди.
— Разрешите, товарищ капитан, я поясню на примере? — спросил Петров.
— Поясните, — разрешил Левашов.
— В ноябре сорок первого года здесь прошла линия фронта. Немцы перерезали эту дорогу, но дальше развилки продвинуться не смогли. Батальон капитана Андронова стоял здесь насмерть и выстоял. Началась зима. Гитлеровцы глубоко зарылись в землю. И прежде чем ударить по ним, надо было разведать их передний край. Вместе с общевойсковой разведкой действовали саперы под командованием младшего лейтенанта Торопова. Одетые в белые маскхалаты, они вышли из обледенелого окопа и по-пластунски поползли вперед…
— Да, так… правильно!.. — вырвалось у Левашова. Он был и взволнован, и удивлен. Казалось, Петров подслушал его мысли. Прошлой ночью он вспоминал
Все так же твердо, вбивая слова, Петров рассказывал, как саперы рыли ходы сообщения в глубоко промерзшей земле и строили площадки для орудий и укрытия для танков. Левашову не хотелось его перебивать, но надо было продолжать занятие, и он сказал: «Хорошо, хорошо, довольно…» — и вызвал Мищенко.
— Разрешите и мне… товарищ капитан… тоже на примере?
— …По этой дороге наши войска преследовали немцев. В январе сорок пятого года полк подошел к немецкому городу. Фашисты окружили город колючей проволокой, надолбами и минными полями.
Мищенко говорил с заметным украинским акцентом и так певуче и мягко, что можно было подумать: немцы окружили город не колючей проволокой и смертоносными минами, а розами и цветущей жимолостью. Но вдруг голос его переломился, певучая интонация исчезла:
— В ночь перед атакой саперы из штурмовой группы начали делать проход. Они обезвреживали мины, снимали фугасы, резали колючую проволоку. Они работали бесшумно…
А Левашову казалось, что он слышит лязг ножниц, рвущих железную паутину, и предательский шорох снега. И даже слабый стон товарища услышал Левашов, когда Мищенко сказал:
— Фашисты осветили наших саперов ракетами и открыли по ним пулеметный огонь. Командир штурмовой группы лейтенант Лаврушинский был ранен, но продолжал командовать, и проходы для атаки были сделаны вовремя.
— Разрешите продолжить, товарищ капитан? — спросил Ковалев.
— …По этой дороге в апреле сорок пятого года наши танки шли на Берлин. После ночного марша головной танк старшего сержанта Лукина подошел к реке, но фашисты успели взорвать мост, и танки остановились. Надо было выстроить новый мост. За это дело взялись саперы. Вражеская артиллерия открыла по ним огонь, самолеты пикировали на них. Но саперы выстроили новый мост, и наши танки перешли через реку. Туда!.. — сказал Ковалев, рукой показывая направление.
Левашов понял: солдаты решили познакомиться с ним еще до первого занятия. Быть может, Кронин помог молодым солдатам? Быть может, они прочли историю Новинского Краснознаменного полка? Или, может быть, вчера вечером, когда Левашов готовился к занятию, солдаты рассматривали старые альбомы с выцветшими фотографиями военных лет и вырезками из фронтовой газеты?
Так это было или не так, но солдаты многое узнали о беспокойной дороге войны, по которой прошел Левашов. А это большое счастье, когда говорят, что ты шел смело по этой дороге.
Занятие было закончено, солдаты строем возвращались в казарму, рядом с ними шел капитан Левашов.
И теперь он не сетовал на то, что не встретился со старыми друзьями. Более чем когда-либо он чувствовал себя вместе с ними. У каждого из них своя дорога. Служит на Дальнем Востоке Григорий Торопов, учится в Артиллерийской академии Дмитрий Лаврушинский, выращивает богатый урожай Георгий Галстян, испытывает новую конструкцию Павел Андронов, заканчивает новую пятилетку Петр Лукин — но разные эти дороги сливаются в одну, по которой вместе с Левашовым идут и старые и новые его друзья.