Полк продолжает путь
Шрифт:
Нерчин встал:
— Значит, вы думаете…
— Я еще ничего не думаю. Я историк и в своей работе привык опираться только на факты, — с юношеской деловитостью заметил Кудрявцев. — Здесь есть еще одна бывшая сандружинница, лаборантка по бетону в Сталинградгидрострое, товарищ Королева. Продольная улица… Да нет, это уж ноябрь. Евгеньева Лидия Константиновна. Тоже ноябрь. У меня записаны и другие имена сандружинниц, но их уже нет в живых. Да, пожалуй, единственно возможный случай — это Полина Михайловна Минаева. Совпадает и участок боев и время — октябрь.
— У
— Да, я в таких случаях очень аккуратен. Гидростроевский поселок, дом тридцать четыре, квартира четыре.
— Дом тридцать четыре, квартира четыре. Большое вам спасибо. Иду. Я ведь здесь в отпуске, — прибавил майор, словно оправдываясь. — В конце концов она может лично признать меня.
Кудрявцев задумался. Поиски неизвестной девушки, спасшей жизнь майора, его заинтересовали.
— Хорошо, — сказал он. — Идемте вместе. Я и дорогу знаю и с Минаевой вас познакомлю. — И захватив по привычке тетрадь с записями, он вместе с майором вышел из дому.
Кудрявцев жил в Верхнем поселке, и отсюда были видны все огни Сталинграда. Они смешивались с огнями строительства гидростанции на левом берегу Волги, и река угадывалась только по движущимся огням катеров, теплоходов и барж.
— Не узнаю я этих мест, — признался Нерчин.
— Да, трудно узнать…
Они шли по широкому асфальтированному проспекту, по обе стороны которого были высажены молодые тополя. Вечер был легкий, не душный. Повсюду много гуляющих. Кудрявцеву и Нерчину поневоле пришлось замедлить шаг.
— Все неузнаваемо, — повторил Нерчин, — все новое: дома, школы, клубы, театры, сады… Целый день искал знакомые места, да так ничего и не нашел.
— То ли еще будет через пять лет, когда гидростанцию построят, — сказал Кудрявцев. Он всего несколько месяцев жил в Сталинграде, но эту летучую здесь фразу быстро воспринял. — Трудно историку…
— Трудно?
— Ну конечно. Люди заняты новыми делами… Вот здесь сядем в автобус, — предложил Кудрявцев, — он довезет нас до места.
Вскоре они уже были в гидростроевском поселке и вошли в дом, где жила Полина Михайловна Минаева.
Им открыла дверь сама хозяйка. Видимо, она кого-то ждала. Лицо у нее было приветливое и веселое. Одета была Полина Михайловна по-домашнему: ситцевое платье с передником, тапки на босу ногу. Увидев посторонних людей, она смутилась.
— Вы к Павлу Васильевичу? — спросила Минаева, пряча руки, вымазанные в муке, и незаметно вытирая их о передник. — Его нет дома. Но он вот-вот придет.
— Нет, мы к вам, Полина Михайловна, — сказал Кудрявцев. — Извините, что так поздно…
— Ничего, что вы. Проходите, пожалуйста, в комнату… Лизочка, убери свои картинки, а то дядям даже присесть некуда. Слышишь, что тебе мама говорит? Вас-то я знаю, — обратилась она к Кудрявцеву, — вы к нам на стройку приходили, записывали, кто в Отечественной войне участвовал. Лизочка, вынь изо рта пальчик. Это она на вашу Золотую Звезду засмотрелась. Вы не из нашего Управления будете?
— Нет, я не из Управления, —
— Говорили, что новый человек к нам в Управление приехал — механик. И тоже герой… Ох, минуточку, я сейчас, только пирог выну, сгорит, — сказала Минаева и выбежала на кухню.
— Ну, что это вы сразу нахмурились? — тихо спросил Кудрявцев майора. — Разве так можно? Все же это не вчера было. Надо рассказать о себе, напомнить обстоятельства, человек же совершенно не подготовлен. Понимаете?
— Понимаю, — сказал Нерчин. И вдруг неожиданно мягко улыбнулся. — Ну, иди, дочка, ко мне, — сказал он Лизе. — Не бойся. Тебе сколько лет?..
Полина Михайловна вернулась в комнату с известием, что пирог вынут из духовки, чуть-чуть подгорел, но с корочкой даже лучше. Она успела снять передник, надеть чулки и туфли, причесаться и теперь чувствовала себя куда более уверенно.
— Вы, наверное, снова ко мне по поводу старых дел? — спросила она Кудрявцева.
— Угадали, Полина Михайловна, — сказал Кудрявцев, — и не только я, но и майор Нерчин.
— Простите, фамилию не расслышала…
— Нерчин Иван Алексеевич, — отчетливо сказал майор и еще больше нахмурился.
— Иван Алексеевич Нерчин тоже участник Сталинградской обороны, — продолжал Кудрявцев. — В тысяча девятьсот сорок втором году он был тяжело ранен.
— Разрешите, я уточню, — сказал майор. — Я служил в роте лейтенанта Трофимова. Ранение — десятого октября тысяча девятьсот сорок второго года… На Продольной улице. Неизвестная мне сандружинница переправила меня в госпиталь на левый берег…
Сказав это, майор встал, привычным движением поправив гимнастерку. Полина Михайловна тоже встала. В комнате теперь было так тихо, что маленькая Лиза подбежала к матери и испуганно уткнулась лицом в ее платье. Наконец Кудрявцев услышал голос Полины Михайловны и обрадовался ему. Но голос ее был не прежний — легкий и немного протяжный, а другой — строгий и сдержанный.
— Это могла быть и я, — сказала Полина Михайловна, крепко обнимая Лизу за плечи, — но это могла быть и не я… Нас было несколько. Мы многих вынесли из боя и переправили в тыл. Я не могла всех запомнить. Вы не обижайтесь, но это было невозможно.
— Понимаю, — сказал майор.
— Помню, одного везла на катере, он все что-то говорил, говорил. Снова нас бомбили… А в госпитале он пришел в себя и сказал мне: «Спасибо»… Потом я о нем справлялась, и мне сказали, что он умер.
— Может быть, ошиблись? — спросил Нерчин.
— Может быть…
— Постойте, — сказал Кудрявцев. — Не все, но кое-что можно восстановить в памяти. Вы, товарищ майор, наверное помните события, которые предшествовали вашему ранению. Ну, например, где, в каком месте Продольной улицы шли в это время бои?
— Бои шли в самом конце Продольной, — послушно ответил майор. — Почти у самой Волги. В наших руках оставался только один дом, угловой с набережной.
— Знаю, знаю, — сказала Минаева. — В этом доме в первом этаже был промтоварный магазин.