Полк продолжает путь
Шрифт:
Макарьев не понял шутки.
— Нет, — сказал он, — я был парторгом эскадрона. Тогда парторги были освобожденные. Но я изучал конное дело. Ты не знаешь кавалеристов. Если только политика, в два счета засмеют.
«Засмеют и артиллеристы, да еще как», — подумал Ларин. Он вспомнил, как Макарьев впервые пришел в полк. Батя, любивший пошутить над «приписниками», спросил:
— Разницу между пушкой и гаубицей представляете?
— Разрешите доложить?
Батя кивнул головой, и Макарьев отвечал точно и по всем правилам устава.
— Ну, ну… молодец, — сказал Батя.
В
— Дайте задачу на сострел веера.
Ларин выбрал задачу полегче. Макарьев взглянул и, не поднимая глаз, сказал:
— Можно и посложнее.
Занимался Макарьев и огневой службой. На замечание Ларина, что отдых — вещь полезная, нельзя себя сна лишать, Макарьев отвечал:
— С коммунистов-то я спрашиваю, а себя пожалею?
Больше Ларин с ним об отдыхе не разговаривал.
Ночь была темная. Лошади шли не быстро. Проехало несколько машин, обдав Ларина и Макарьева холодной грязью.
— Из штаба фронта, — сказал Ларин. — Начальство…
Свернули на узкую тропочку и сразу же услышали окрик:
— Стой! Кто идет?
— Командир дивизиона, — сказал Ларин. — А ну-ка, друг, подержи лошадь, я слезу.
— Правильный первого орудия Рудаков, — отрапортовал боец.
— Зови командира взвода, — приказал Макарьев и соскочил с лошади. Ларин услышал, как Витязь захрустел сахаром.
Осмотрели маскировку орудий. Ларин похвалил Новикова. Похвалил и вновь построенную землянку.
— Это все бойцы, — говорил Новиков. — Замечательные люди. Не боятся работы. Любят работу.
— Так, так… — соглашался Ларин.
Несмотря на то что Николай искренне хвалил своих людей, Ларин уловил в его голосе чужие нотки. Кому-то Николай подражал, рассказывая о «своих замечательных людях». А может быть, и не подражал, а просто слышал, что опытный офицер в присутствии начальства всегда хвалит своих бойцов. И Ларин мысленно улыбнулся: так не шла эта солидность к молодому приветливому лицу Николая.
Вошел Вашугин, попросил у Ларина разрешения обратиться к товарищу младшему лейтенанту и что-то сказал Новикову. Ларин видел, как на лице Николая появилось выражение страдания. Он видел также, что Николай борется с этим выражением, вероятно не желая показать перед Лариным свое чувство.
— Что у вас там случилось? — спросил Ларин.
Вашугин незаметно вышел из землянки. Новиков молчал.
— Для чего приходил Вашугин?
— Спрашивал, нет ли где куска материи, — ответил Новиков, но было видно, что ему очень не хочется отвечать на вопросы Ларина.
— Для чего материя? Что за загадки?
— Товарищ капитан, разрешите, я доложу вам. Это не имеет отношения к службе. У заряжающего первого орудия Родионова снарядом убило семью в Ленинграде. Он вчера получил письмо… Жена и дочь…
— И вы мне только сейчас об этом докладываете? — спросил Ларин. — Почему же вы раньше не доложили?
— Товарищ капитан… Это ужасное несчастье, но я не знал…
— Ну… Доканчивайте. Ну же! — сказал Ларин, едва сдерживая себя.
— Я не знал, что следует
— Макарьев, — громко позвал Ларин, открыв дверь.
Вошел Макарьев, и Ларин заговорил быстро, комкая слова от все возраставшего негодования.
— Вот, товарищ Макарьев, полюбуйтесь на товарища младшего лейтенанта. У него в орудийном расчете несчастье, а он с улыбочкой встречает командира дивизиона.
Новиков молчал. Он и должен был молчать, так как говорил командир дивизиона, но сейчас это еще больше раздражало Ларина.
— Здесь армия, молодой человек! — крикнул Ларин. — И вы обязаны, понимаете, обязаны делать то, что положено офицеру. Тут все ваши благие намерения к чертям! Исполнять надо. Нет, ты понимаешь, — обратился он к Макарьеву, — для него это несчастье «не имеет никакого отношения к его службе».
— Все дело в том, — сказал Макарьев, спокойно обращаясь к Новикову, — что вы отнеслись к этому несчастью, как к совершенно обычному в условиях Ленинграда. Действительно, в Ленинграде ежедневно гибнут люди. Но разве можно притерпеться к этому нам, военным? Да к тому же погибла семья вашего подчиненного. Вы об этом подумали?
— Нет, чего там, — сказал Ларин, махнув рукой. — Я наложу строгое взыскание. Явитесь к командиру батареи. — И он быстро вышел из землянки. Макарьев за ним.
— Я еще здесь побуду, — сказал Ларин. — А потом проеду по другим батареям. А ты сообщи командиру полка и замполиту.
Макарьев быстро прыгнул в седло и исчез в темноте.
— Где ваш расчет обретается? — спросил Ларин Вашугина. — Ну-ка покажите.
Они вошли в землянку, освещенную сильным карбидным фонарем. Ларин сразу же заметил бойца, ради которого он и остался на батарее. Родионов сидел на нарах и что-то писал. По тому, как другие бойцы вели себя, то есть разговаривали негромко, стараясь не мешать пишущему, Ларин понял, что это и есть Родионов. Ларин поздоровался с ним и Родионов сказал:
— Матери пишу, товарищ капитан. В Калининскую область. Не моя мать, жены, — добавил он. — Вот написал, — он взял письмо и прочел вслух: — «Извещает ваш зять Яков Иванович Родионов, что ваша дочь Мария и внучка Лида погибли в городе Ленинграде, о чем сегодня получил известие». Не знаю, товарищ капитан, что еще написать?
«У него шок, — подумал Ларин. — Он еще не понимает, что случилось».
— Может быть, хотите съездить в Ленинград? — спросил он Родионова. — Я немедленно свяжусь с командиром полка и все устрою.
— Нет, не хочу, — сказал Родионов твердо. — Я и похоронить-то их как следует не могу. Мне соседка написала: ничего от них не осталось. У нас окна на двор, товарищ капитан, а он со двора влетел и разорвался. Нет, я лучше здесь буду. На службе легче. Вам спасибо, товарищ капитан. Вы все оставили, ко мне пришли. Я как письмо получил, так от меня младший лейтенант Новиков не отходит. Вот вы приехали, он вас встречать побежал, а то все около меня сидит, кормить меня принимался, как малого ребенка. Это, я вижу, все от сочувствия. У него, товарищ капитан, в Ленинграде своя семья: мать и сестренка. И они тоже каждый миг пострадать могут.