Полковник Горин
Шрифт:
— Знакомитесь, чем мы живем кроме службы? — спросил Горин не в силах освободиться от охватившей его стесненности.
— Скорее, простое женское любопытство. Последние восемь лет я жила и с меньшими, чем у вас, возможностями. Вот Георгию Ивановичу, коренному москвичу, верно, у вас будет скучно.
Сердич сдержанно улыбнулся:
— Едва ли. Михаил Сергеевич такую работу мне предложил, не знаю, скоро ли смогу переступить порог этого дома.
— Придется. И не только порог, но и рампу. Вчера вы так спели,
— Вы слышали? — спросила Лариса Константиновна.
— Только вас. Шел мимо.
— Могли услышать и Георгия Ивановича.
Это был упрек. Сказать, почему не пришел на ужин, он пока не мог, и решил смягчить упрек обещанием:
— В следующий раз постараюсь не упустить такую возможность.
— Вы домой? — вдруг спросила Лариса Константиновна.
— Да, ко мне, ужинать.
— Мне по пути, — и прошла вперед. Перед глазами Горина возник узел ее волос, тугой и высокий, в котором он заметил холодную седину. Она не пыталась и, кажется, не хотела скрывать ее. В этом она более всего оставалась прежней, спокойно-холодной дочерью крупного генерала, рядом с которой робели даже бывалые фронтовики.
Поравнявшись с ней, Горин попробовал возобновить разговор:
— Меня начинает беспокоить опрометчивость, которую я допустил, не воспользовавшись вашим гостеприимством.
Лариса Константиновна опустила глаза и, кажется, не собиралась отвечать. Но вот брови ее чуть сдвинулись, и она сухо ответила:
— Прошло столько лет, люди меняются… но не всегда к хорошему.
— Бывает и так, но вы изменились к лучшему.
Лариса Константиновна повернулась резко и недоверчиво.
Горин поспешил пояснить:
— «Грезы» Листа вы исполняли лучше, чем прежде. В музыке, особенно непрофессионалу, лгать трудно.
— Музыка — мой друг и поверенный, — несколько смягчилась Лариса Константиновна. — Ей можно доверять…
Она старалась говорить так, чтобы у Горина не возникла мысль, что она сожалеет об их давней размолвке. И все же почувствовала, что это ей удалось не совсем. Недовольная собой, она вдруг спросила:
— Вы никогда и ни о чем не жалели?
— Жалел, — сознался Горин. И тут же добавил: — Пока не родился сын. Сейчас ему почти двенадцать…
— Я слышала, у вас есть и дочь. Взрослая.
— Да. Скоро будет педагогом.
Со слов Горина выходило, что до их встречи у него было какое-то увлечение, зашедшее слишком далеко, — когда ухаживал за ней, дочери было около пяти. А казался чистым и потому таким требовательным к другим. Именно это и влекло к нему и сдерживало, ибо в нем было что-то слишком молодое, не устоявшееся. Но если у него была ошибка в жизни, почему же он так круто отвернулся от нее? Но спросить об этом в присутствии мало знакомого человека было нельзя.
Глаза Ларисы Константиновны отчужденно устремились вдаль,
— Георгий Иванович, а вы знали Ларису Константиновну в академии? — обратился Горин к Сердичу, чтобы смягчить неловкость затянувшегося молчания.
— Я учился двумя годами позже вас и на другом факультете. Был женат и никого не замечал.
— Ваша жена, видимо, была очень счастливая женщина? — отозвалась Лариса Константиновна.
— Я не меньше.
— И как долго?
— До прошлого года.
— Тогда в вас редкое сочетание души и мудрости.
— Мудрой была жена.
— А вы нет?
— Умным называли. Мудрым?.. — Сердич приподнял плечи. — Думаю поучиться у Михаила Сергеевича.
Лариса Константиновна недоверчиво взглянула на Горина, тот чуть усмехнулся и ответил ей:
— Меня тоже никто мудрым не называл. Быть терпеливым научился — служба не баловала милостями.
Недалеко от дома, где жил Горин, на улицу высыпали мальчишки. С ними был и Тимур, он лихо распоряжался своими товарищами.
— Петька, ты убит, ложись! Тебе говорят, ложись! Мишка, атакуй противника в палисаднике! Скорее!..
Маленький Петя неохотно лег под изгородь, Миша вырвался вперед и застрочил трещоткой.
— Михаил Сергеевич, ваш наследник — заправский вояка, с генеральским баском, — заметил Сердич.
Тимур действительно выглядел грозным начальником ребячьего гарнизона. Его слушались. Беспрекословно и даже с опаской.
Сын напомнил Горину семью, и в том, что в нем всколыхнулось, он почувствовал вину перед ней. Чтобы обрести равновесие перед тем, как появиться перед женой, он решил задержаться и присмотреться к сыну. Михаил Сергеевич повернулся к Ларисе Константиновне, чтобы попрощаться:
— Я почти дома.
Сердич догадался о намерении командира дивизии и, поскольку оставлять Ларису Константиновну одну ему показалось неудобным, он обратился к Горину:
— Разрешите мне зайти к вам немного позже. Боюсь, — улыбнулся Сердич, — если мы оставим Ларису Константиновну одну, у нее появятся недобрые мысли о нашем воспитании.
Горин не позволил себе даже взглянуть им вслед. Сел поодаль и минут десять наблюдал за игрой ребят. Сын несколько раз посмотрел в его сторону и с еще большей старательностью продолжал отдавать распоряжения. Да, зазнайство парня, пренебрежение ребячьим равенством были налицо. Пора что-то предпринять. Поговорить? Но долго ли слова могут сдерживать детские желания? Наказать? Жалко: уж больно увлеченно командовал.
Под взглядом Горина-старшего игра ребят разладилась. Они обступили Тимура, о чем-то зашептались. Горин подозвал их к себе: