Полковник Горин
Шрифт:
— Полковника Горина я знаю два года. Не было случая, чтобы он отказывался от своего слова.
«Да, Горин, кажется, такой, — задумался Аркадьев. — За неудачи полка и встречи с Любой мог придавить, а дал время поправиться. Обойти его приказ — навсегда или очень надолго потерять его веру. Чуть споткнешься — уже не защитит и не поможет. А случится неладное сейчас, если действовать по указаниям Григория Никифоровича, его словами (Горин о задаче полка знает) не оправдаешься, новый приказ комдива получен только что. Так что останавливай полк и переходи к обороне немедля».
Аркадьев посмотрел вперед — подразделения полка, пока он
— Геннадий Васильевич, что с вами? — увидев растерянность командира полка, обратился подполковник.
— Пока говорили, батальоны ушли вперед. Теперь не поздоровится.
— Если сейчас же их остановить, беды еще можно миновать.
Командир полка встряхнул себя, выпрямился, но единственное, что позволяло немедленно остановить полк, — отдать приказ открытым текстом, пусть с риском получить выговор на разборе учения за нарушение порядка переговоров, — не пришло ему в голову. Он затребовал таблицу сигналов, хотя своя лежала в планшете, и стал искать в ней нужное значение команд. Пока нашел и передал, машины передовых рот уже поднялись на высоты, стали расчленяться на взводные колонны. Аркадьев повременил, ожидая, что сигналы вот-вот дойдут до водителей бронетранспортеров и батальоны остановятся. Но, к его ужасу, те продолжали двигаться. Он рванул микрофон и раздраженно спросил: «Почему, почему… не выполняете приказ?!» Услышав ответ, опустил руки: его приказ «перейти к обороне» приняли за подтверждение прежнего — перейти к обороне на ранее указанном рубеже — он же рядом.
В это время у соседа справа в небо поползли дымные грибы. Потом еще два. А через пять минут и подразделения полка вздрогнули от мощных взрывов.
Открытая машина Знобина, разбрасывая по сторонам комья грязи, промчалась невдалеке от командного пункта Аркадьева, скрылась в кустарнике и вновь показалась уже вблизи колонн, которые все еще ползли вперед, дробились на более мелкие, стремясь дотянуться до намеченных рубежей, хотя это уже было бессмысленно — «взрывы» настолько близко легли от них, что в живых уже мало кто мог остаться и самое разумное было повиноваться мощному сигналу, поданному с пункта участкового посредника: «Восточным прекратить движение!»
В этом движении, видел Знобин, была растерянность, сознание постигшей неудачи. Отвратить ее, избежать жертв, тяжкой беды полка и дивизии — это сверлило ему голову, и он крикнул шоферу: «Быстрей, говорю, быстрей!»
Подшпоренная машина недовольно заурчала и выскочила на высоту, которую затягивали белые космы дымовой завесы. Пологий западный скат ее уже подминали под себя танки «противника». Они набирали скорость, силу удара, ярость, которая и на учении бывает опасной. А солдаты Аркадьева, не понимая этого, соскакивали с бронетранспортеров, кротами вкапывались в землю. Встав во весь рост, Знобин закричал во весь голос:
— По машинам! По машинам!!!
Ближние услышали, потянулись назад, к бронетранспортерам. А справа все еще ползли группы солдат и разбегались по гребню. «Козлик» устремился к ним. Едва машина замедлила ход, Знобин соскочил и, как это бывало на войне, побежал наперерез бронетранспортерам, начавшим спускаться по скату вниз, к надвигающемуся «противнику»…
Взвод
Солдаты быстро обступили упавших. Они видели первые в своей жизни жертвы военных действий и испуганно жались друг к другу. Еще не совсем веря в происшедшее, Светланов поднялся на руках, попытался высвободить ногу, но острая боль прорезала все тело, и он прилег грудью на землю. Знобин не шевелился. В его глазницах, на лбу стали наливаться крупные, как горох, капли холодного пота. Дышал он мелко и часто.
Подбежавший командир роты с двумя солдатами осторожно вытащил Светланова из-под машины, положил рядом со Знобиным, развернул бронетранспортер так, чтобы он на всякий случай прикрыл пострадавших своим корпусом, и отрывисто приказал:
— Всем по машинам!
Но опасности уже не было — танковая лавина остановилась в двухстах метрах от места происшествия.
Подъехал подполковник Желтиков, за ним участковый посредник. Осмотрев пострадавших, генерал тут те вызвал по радио врача и вертолет.
Наконец прибыл Аркадьев.
Генерал-посредник стал расспрашивать не о самом происшествии, а о том, какое и когда полк получил распоряжение, когда Аркадьев поставил задачи, почему не остановились подразделения после ядерного удара и по какой причине на высоте оказался заместитель командира дивизии.
От вида жертв и неизбежных теперь суровых взысканий, вплоть до снятия с полка, Аркадьев совсем потерялся и не нашел ничего умнее, как принять позу, которая обычно производила на начальников нужное впечатление — строго уставную и в то же время слегка непринужденную. Однако на посредника она не подействовала: с прежней судейской беспристрастностью он задавал вопрос за вопросом. И Аркадьев совсем сдал, стал отвечать сбивчиво, невпопад, забывая о том, что говорил минуту назад.
В небе застрекотал вертолет. Прилетевший врач после осмотра пострадавших сделал Знобину укол и велел обоих перенести в вертолет. Машина осторожно оторвалась от земли и улетела в сторону показавшегося между тучами солнца.
Посредник проводил вертолет взглядом до самого леса и, перед тем как принять решение, задумался, положив свои сухие морщинистые руки на широко расставленные острые колени. Решалась судьба людей, и он постарался проверить еще раз, на что способны командир полка и батальона.
— Ваши решения на дальнейшие действия?
Первым доложил Аркадьев: собрать все, что можно, и ликвидировать последствия ядерного удара противника.
— Что думаете вы? — обратился генерал к Желтикову.
От прихлынувшего волнения губы у Желтикова дрогнули и смяли первое слово. Он сжал их, перевел дыхание и, будто предварительно выравнивая слова, заговорил разрубленными фразами: