Полковник против полковника
Шрифт:
Кащеев потянулся к бутылке и показал ее Непейпиво.
— Зачем одеколон, Толь? У нас же еще водка есть! Если не хватит, я еще мотнусь на угол!
— Та не, Гриш! Ты не понял… — Пьяно засмеявшись, прапорщик оттолкнулся от косяка, сделал пару шагов и обнял сидящего Кащеева, навалившись на него всем телом. — Ну ты даешь, братка! Я ж имел в виду не пить, я хочу насчет женского полу наведаться на седьмой этаж!
— А-а! — тоже хохотнул Кащеев.
Прапорщик Непейпиво обитал в девятиэтажке гостиничного типа. Оказался он здесь после того,
— А чего там на седьмом, Толь?
— Танька там живет, Гриш! Вот такая баба! Загляну, хай подругу и для тебя организует!
— Давай в другой раз, Толь! Мне ж завтра надо в гараже подсуетиться, так что сегодня без меня. Ладно?
— Колхоз дело добровольное, Гриш! — снова поднял грязный указательный палец Непейпиво. — Но я б на твоем месте не отказывался! Один раз живем!
— Да успею я, Толь! Завтра перевезусь, и выступим… Ты ж поможешь, Толь? Не забудешь?
— Прапорщик Непейпиво ничего не забывает! Завтра в одиннадцать созваниваемся, правильно?
— В десять, Толь!
— А, ну да, в десять!
— Ну, тогда давай еще по чуть-чуть, и я тебя провожу на седьмой!
— Давай, Гриш! Только найдешь мне одеколон! Прапорщик Непейпиво никогда не ходит по бабам, не наодеколонившись!
33
— Ой! — досадливо всхлипнула Лизка, поскольку молнию на Мониных шортах как назло заело.
В пылу Лизка порывисто наклонилась, чтобы вцепиться в проклятую застежку зубами. Моня сдавил ладонями ее задравшуюся попку. В этот момент к двери затопали ноги Шварца.
— Мать его! — выдохнул Моня.
Лизка вскочила, снова присела на кровать и ткнула в Монин нос пакет со льдом.
— Трусы, блин! — прошипел Моня.
Лизка схватила свои трусики и лихорадочно задергала рукой, не зная, куда их сунуть. Моня выхватил их и швырнул за кровать. В тот самый момент, когда Лизка сунула ногу в туфлю, а Моня передвинул пакет на правый глаз, в дверь просунулся Шварц.
— Я извиняюсь, Монь, но тут этот… — Быстро оглянувшись, Шварц нырнул в спальню, притворил за собой дверь и продолжил приглушенным голосом: —…хрен из энергонадзора говорит, что из-за нашего строительного оборудования на Хаджибеевской слободке в сети такие перепады, что у людей холодильники на хрен погорели и все такое!
— Ты ему деньги предлагал?! — рявкнул Моня.
— Ага! — кивнул Шварц.
— Ну?
— Ну а он говорит, что все равно народ слободской будет жаловаться и его начальство завтра опять пригонит! Типа не хочет брать, чтоб крайним не оказаться, мол, взял и ни фига не сделал!
— Твою мать! — приподнялся с подушки Моня, оттолкнув Лизкину руку с пакетом. — И что он предлагает?
— Да говорит, есть вариант, но его он может перетереть только с тобой! Как с хозяином… Ну, типа чтоб не было потом
— Блин! Что за жизнь? — резко сел Моня, оперевшись спиной о подушку. — И умереть спокойно не дадут! Ладно, пусть войдет!
— Ага, Монь! — кивнул Шварц, подавшись задним ходом к двери.
Лизка быстро вскочила, но Моня придержал ее за руку.
— Далеко не забегай! На пуфик вон присядь! И пакет дай, а то с таким глазом только вопросы решать, блин!
34
— Седьмой, Толь! Направо или налево?
— Налево, то есть направо!
Кащеев направил обильно обрызгавшегося дешевым одеколоном прапорщика в дверной проем без двери. В длинном коридоре одиноко горела тусклая лампочка. Прапорщик поднял палец с грязным ногтем и указал на обитую дерматином дверь.
— Вот здесь Танька живет! Вот такая баба, Гриш!
— Понял, Толь! Тогда отваливаю, чтоб не мешать! — остановился Кащеев.
— Скажешь, Гриш, мешать! Ты ж мой друг! Может, все-таки зайдешь, а? — развернулся к Кащееву Непейпиво.
— Завтра, Толь! Завтра обязательно! Ну, давай!
— Давай, Гриш! Созвонимся в девять!
— В десять, Толь!
— А, ну да, в десять!
— Ну тогда все!
Непейпиво пожал Кащееву руку, потом еще и обнял. Напоследок прапорщик хлопнул Кащеева по плечу, и они наконец расстались. Непейпиво сделал несколько нетвердых шагов по направлению к обитой дерматином двери и, тщательно прицелившись, ткнул пальцем в кнопку звонка.
Кащеев за это время вынырнул из длинного коридора на лестничную площадку. Лифт, как это обычно бывает в подобных домах, давно не работал, и Кащеев начал спускаться пешком. Поскольку света на лестнице не было вообще, спуск был сопряжен с некоторыми трудностями.
В районе третьего этажа Кащеев, недоглядев, зацепился ногой за какого-то алкаша, уснувшего прямо на ступеньках. Наконец впереди показалась покосившаяся дверь подъезда. Вынырнув на улицу, Кащеев жадно вдохнул свежего воздуха. После настоянной на перегаре, сгнившем мусоре и клопах атмосфере подъезда это было настоящим счастьем.
Время было позднее, но из нескольких окон девятиэтажки неслась музыка самых разных стилей и направлений, а в темном дворе за столиком какая-то шумная компания распивала спиртное. Кащеев посмотрел на часы и решил поймать такси, поскольку маршрутки и общественный транспорт в Симферополе по вечерам ходили нерегулярно.
Из соображений конспирации ловить такси Кащеев решил, пройдя через дворы на параллельную улицу. Пару минут спустя он свернул за разнокалиберные гаражи инвалидов, натыканные вдоль железобетонного забора детского садика.
Из-за крайнего гаража неожиданно возник силуэт и шагнул наперерез Кащееву. Тот слегка притормозил. Уличного освещения здесь не было, но в рассеянном свете окон домов Кащеев рассмотрел крепкого паренька лет восемнадцати, в джинсовой куртке.
Парень сделал пару шагов и сказал: