Полководцы Первой Мировой. Русская армия в лицах
Шрифт:
Были и другие просчеты. Так, узнав о подготовке агрессии Турции против Балканских стран, летом 1912 года русский император создал военно-политический союз России, Сербии, Черногории, Греции и Болгарии против этой страны. Это обострило отношения между Россией с одной стороны, Австрией и Германией – с другой. Причем последним удалось поссорить бывших союзников. Первой от союза откололась Болгария, которая в 1913 году подверглась ударам со стороны Сербии и Греции, к которым присоединилась Румыния. Воспользовавшись ситуацией, с попустительства России «куснула» Болгарию и Турция, отняв у нее Фракию и Андрианополь. В результате вчерашние союзники стали заклятыми врагами, и вся работа русской дипломатии на Балканах пошла прахом. В последующем ее внимание было сосредоточено на Сербии, от которой, казалось, зависела дальнейшая
«Николаю II, – отмечал русский историк и публицист Н. Н. Фирсов, – судьба дала слабые силы и огромную власть. Получилось роковое противоречие, повлекшее за собой ту неразбериху, которой характеризуется все его царствование от начала до конца. Кто только тут не направлял слабые руки «самодержца»!» В 1907–1914 годах эти руки направляли профессионалы – политики и дипломаты. Тенденция падения значения монархического принципа в сфере дипломатии была характерна в то время для всех европейских стран, и Россия не составляла исключения.
Николай II был фактически отторгнут и от внутренней политики. В 1905 году, в дни «кровавого воскресенья», произошел разрыв духовных связей между троном и рабочими, промышленным пролетариатом. В глазах многих император стал «Николаем Кровавым». «Кризис 1905 года окончательно решил его судьбу», – пишет американский историк Э. Вернер, в 1990 году выпустивший в США книгу о Николае II. 8 июля 1906 года в результате роспуска первой думы, обсуждавшей вопрос о земельной реформе, была разрушена вера крестьянства в царя как «носителя народной правды». Излюбленной же мечтой Николая II, которой он не раз делился со своей матерью, вдовствующей императрицей Марией Федоровной, было сблизиться с людьми, находящимися вне круга интеллигентов, профессиональных политиков и государственных деятелей.
«Удивительно, насколько по-разному относились к власти царь и царица, – отмечал в воспоминаниях «Россия на историческом повороте» бывший премьер-министр А. Ф. Керенский. – Александра Федоровна воспринимала свое право на власть честолюбиво и вполне осознанно. Николай II покорно нес ее бремя. Он всегда помнил, что рожден «в день праздника великого долготерпения». В. Н. Коковцев, близко знавший императора, утверждал, что по натуре своей Николай II был превосходным конституционным монархом. Однако в силу присущего ему упрямства он продолжал вести себя как самодержец даже после того, как даровал России конституцию. Возможно, причина его безучастности в момент, когда он был вынужден отречься от престола, крылась в том, что в освобождении от бремени власти он видел промысел Божий, поскольку сам, добровольно не мог сложить ее, связанный клятвой помазанника Божьего. Повседневная жизнь монарха была для него непереносимо утомительной. Он не испытывал ни малейшего желания бороться за утраченную власть».
В начале царствования Николай II, свято чтивший память своего отца, тем не менее, проявил особое стремление как можно скорее расстаться с его сотрудниками, как бы опасаясь их влияния и давления на свою волю и решения. Боязнью чужого влияния можно объяснить и то охлаждение, которое быстро наступало в отношениях императора к тем министрам, которые выделялись своими дарованиями, знаниями и независимостью взглядов. Люди же, внешне вкрадчивые и обаятельные, легко приспосабливающиеся к любым требованиям, лукаво не мудровавшие, были лично ему приятны. Как часто бывает с людьми слабовольными, показывая себя требовательными к тем, кто стоит от них на известном расстоянии, они легко сдают перед теми, кто им близок. Так случилось и с Николаем II, на которого влияние его супруги росло с каждым днем. К тому же он был глубоко верующим человеком. Современники утверждают, что в его вагоне находилась целая молельня из образов и всяких предметов, имевших отношение к религиозному культу. Будучи в Ставке, он не пропускал ни одной церковной службы.
«Вера в государя, – подчеркивал Ю. Н. Данилов, – несомненно, поддерживалась и укреплялась с детства понятием, что русский царь – помазанник Божий. Ослабление религиозного чувства, таким образом, было бы равносильно развенчиванию собственного положения.
Не рассчитывая на свои силы и привыкнув недоверчиво относиться к окружавшим его людям, император Николай II искал поддержки себе в молитве
Император и его министры.
Николай слабо верил в возможность войны России с Германией. 8 (20) июля 1914 года, ожидая прибытия президента Франции Раймона Пуанкаре в Петербург, император сказал французскому послу М. Палеологу: «Я не могу поверить, чтобы император Вильгельм желал войны… Если бы вы его знали, как я».
Узнав, что Австро-Венгрия объявила войну Сербии, русский император тут же послал телеграмму своему немецкому кузену. «В этот особенно серьезный момент я прибегаю к твоей помощи, – писал он. – Позорная война была объявлена слабой стране. Возмущение в России, вполне разделяемое мною, безмерно. Предвижу, что очень скоро, уступая производящемуся на меня давлению, я буду вынужден принять крайние меры, которые приведут к войне. Стремясь предотвратить такое бедствие, как Европейская война, я умоляю тебя, во имя нашей старой дружбы, сделать все возможное в целях недопущения твоих союзников зайти слишком далеко». Следовательно, император опасался войны России с Австро-Венгрией и просил Вильгельма воздействовать на Вену с тем, чтобы не допустить этого. Сама Германия в качестве врага все еще не рассматривалась.
В Берлине также не желали войны с Россией. 16 (29) июля Вильгельм телеграфировал в Петербург: «… Я считаю вполне возможным для России остаться только зрителем австро-сербского конфликта и не вовлекать Европу в самую ужасную войну, какую ей когда-либо приходилось видеть. Полагаю, что непосредственное соглашение твоего правительства с Веной возможно и желательно, и, как я уже телеграфировал тебе, мое правительство прилагает все усилия к тому, чтобы достигнуть этого соглашения».
Но в это время в России уже была объявлена частичная мобилизация, приведшая в движение огромную военную машину. Не увидеть этого в Берлине не могли. Поэтому утром 17 (30) июля Николай направил туда очередную телеграмму с объяснениями происходящего. «…Военные приготовления, вошедшие теперь в силу, были решены пять дней тому назад как мера защиты ввиду приготовлений Австрии, – оправдывался он. – От всего сердца надеюсь, что эти наши приготовления ни с какой стороны не помешают твоему посредничеству, которое я высоко ценю. Необходимо сильное давление с твоей стороны на Австрию для того, чтобы она пришла к соглашению с нами».
В этот же день к императору прибыл на доклад министр иностранных дел Сазонов. Он убедил его в неизбежности войны и в необходимости приступить к всеобщей мобилизации.
– Это значит обречь на смерть сотни тысяч русских людей! – сокрушался Николай II.
– Мы сделали все, чтобы избежать войны, – заверил императора министр. – Но эта война навязана нам злою волей врагов, решивших упрочить свою власть порабощением наших естественных союзников на Балканах и уничтожением нашего исторически сложившегося влияния с том районе. Это было бы равносильно обречению России на жалкое существование, зависимое от произвола центральных империй.
– Вы правы, – с трудом выдавил из себя самодержец. – Нам ничего другого не остается делать, как ожидать нападения. Передайте мое приказание о мобилизации.
На следующий день он направил в Берлин следующую телеграмму: «По техническим причинам невозможно приостановить нами военные приготовления, которые явились неизбежным последствием мобилизации Австрии… Пока будут длиться переговоры с Австрией … мои войска не предпримут никаких вызывающих действий. Даю тебе в этом мое слово».
Английский язык с У. С. Моэмом. Театр
Научно-образовательная:
языкознание
рейтинг книги
