Полководец Дмитрий (Сын Александра Невского)
Шрифт:
Глава 9
ЛЮБОВЬ
Васютка Скитник другую неделю живет в Переяславле, но торговля и на ум не идет.
Силантий Матвеич, недоуменно поглядывая на молодого купца, вопрошал:
— Ты какой-то чумной, Васюта Лазутыч. Торговлю, как я погляжу, вовсе забросил. Целыми днями где-то пропадаешь. Чего случилось-то?
— Да ничего не случилось. Хожу на торг, к товарам прицениваюсь.
— Ой, лукавишь, Васюта Лазутыч. На Торговой площади я почти ежедень бываю, но тебя что-то не примечал. Чего покраснел, как
Васютка, как уже говорилось, не умел лгать, и ему, со смущенным лицом, пришлось сказать правду:
— Повстречал я, Силантий Матвеич, одну девушку… И ныне сам не свой. Тянет к ней, как буйным ветром.
— Ишь ты, — заулыбался Ширка. — Дело житейское. Давно пора тебя оженить. Сразу бы и сказал, нечего стесняться. И хороша ли девка?
— Лучше не сыскать. Ласковая, и красотой Бог не обидел.
— Вот и ладно. Рад за тебя, Васюта Лазутыч… Токмо хочу изречь тебе, что не в красоте дело. Жену выбирай не глазами, а ушами, по доброй славе… Да, а как же тебе удалось с девкой встретиться? То дело непростое.
— Да уж удалось. То долго рассказывать. Теперь каждый день встречаемся. По городу ходим, и наговориться не можем.
— Каждый день? По городу ходите? — изумился Силантий Матвеич. — Да как же такой срам родители допускают? Аль не по старым обычаям живут? Чудно, парень.
Ширка аж головой закрутил. Было, ему, отчего изумиться.
Жених и невеста обыкновенно до свадьбы не знали друг друга и вступали в брак только по желанию родителей. Невесту никогда не показывали жениху: её покрывали и водили под руки. Многие пользовались этим и часто при выдаче замуж своих дочерей или родственниц совершали возмутительные подлоги.
«Во всем свете нигде такого на девки обманства нет, яко в Московском государстве», — напишет позднее подьячий Посольского приказа Григорий Котошихин.
Перед свадьбой обычно назначались смотрины, состоявшие в том, что родственница жениха приходила в дом, где жила невеста, рассматривала и испытывала её «изведаючи разум и речи». На этих смотринах родители часто подставляли, вместо некрасивой и уродливой дочери, чужую пригожую девушку, а в церковных записях ставили имя своей дочери, и потом уже ничего нельзя было поделать.
Понятно, как жили такие злосчастные супруги. Нелюбимые жены попадали в невыносимое положение. Мужья преследовали их на каждом шагу, били, сажали в подполье на крапиву, впрягали в соху и всячески издевались над ними. Наконец, чтобы избавиться от постылой супруги, её отправляли или насильно постригали и заточали в монастырь.
— Из чьих же будет твоя девка?
Васютка еще больше засмущался. Ох, как вскинется сейчас Силантий Матвеич!
— Отца Марьюшка отроду не ведала, а мать недавно преставилась.
— Я в городе, почитай, каждого в лицо знаю. Как звали покойницу?
— Палагея.
Ширка на минуту призадумался, а затем, пощипав перстами рыжую бороденку, спросил:
— Изба ее где стоит?
— На Никольской.
— На Никольской?.. Жила без мужа?.. Уж не Палашка
Васюта, как нашкодивший мальчонка, опустил голову.
— Отвечай, паря. Отвечай!
— Она самая.
Силантий Матвеич ошарашено плюхнулся на лавку.
— Ну и нашел же ты себе невесту, ну и порадовал… Да ведаешь ли ты, паря, что мать твоей невесты была непотребной женкой, с коей чуть ли не все переяславские мужики блудили.
— Ведаю! — вдруг осмелел Васютка. — Марьюшка мне всё рассказала. Она благочестивая девушка. И ты, Силантий Матвеич, не смей ее осуждать. Не смей!
Ширка вдругорядь опешил. Теперь уже его удивил жених. Ишь, как невесту свою защищает! Даже в лице переменился.
— Ты чего на меня кричишь, Васюта Лазутыч? Я ж тебя от срама остерегаю. Тебе ли, сыну княжьего мужа, с дочерью прелюбодейки путаться?
— Довольно, Силантий Матвеич! — и вовсе осерчал Васютка. — Марьюшка моя чиста, как родниковая вода. Ты ж ничего не ведаешь о ее судьбе. Она — необыкновенная девушка.
— Ну, тогда поведай о сей святой праведнице, — насмешливо молвил купец.
— Мне скрывать нечего. Поведаю.
И Васютка подробно рассказал всю историю полюбившейся ему девушки, после чего Силантий Матвеич с немалым удивлением произнес:
— Ну и дела, Васюта Лазутыч… Марьюшка твоя, кажись, и впрямь девка благочестивая. И на Качуру не польстилась, и к боярину в услужение не пошла. А какая отважная! Через гиблое болото полезла. Дивная же тебе попалась сиротинка.
— Дивная, Силантий Матвеич… Надумал к отцу и маменьке ее отвезти.
— Дело не шутейное, — крякнул купец. — Отец-то может тебя и плеточкой попотчевать. Не по старине, мол, творишь, неча народ смешить. Тяжко тебе будет, Васюта Лазутыч. Не благословит. Может, мне с дедом твоим, Василием Демьянычем, потолковать. Как никак, давнишние друзья. Глядишь, и поможет в твоем необычном деле.
— Спасибо на добром слове, Силантий Матвеич. Но, думаю, дело до плетки не дойдет. Отец наверняка смирится.
— Ты так уверен? На Руси стародавние привычки не принято ломать. А отец твой, чу, едва ли не в боярах ходит. Это тебе не забулдыга [93] какой-нибудь. Не благословит!
93
Забулдыга — беспутный, опустившийся человек.
Васютка как-то загадочно улыбнулся.
— Худо ты моего отца знаешь, Силантий Матвеич. Еще как благословит.
— Ну, тебе лучше ведать, — развел своими небольшими широкопалыми руками купец. — И когда намерен домой возвращаться?
— Денька через три.
— Опять, поди, к своей Марьюшке пойдешь?
— Пойду. Без нее и час за год кажется. Ты уж не серчай, Силантий Матвеич.
— Да чего уж теперь. Ступай. Замок да запор девку не удержат, а уж про добра молодца и говорить неча.