Полководец
Шрифт:
— А то, что мы превратились в заложников Апокалипсиса, — это вас никак не смущало? — спросила Деянира. — Все эти концы света, которые нас самих едва не прикончили… Не говоря уж о том, что случилось с Гоэбихоном!
Моран энергично тряхнул головой.
— Отнюдь. Отнюдь меня ничто из вышеперечисленного не смущало! Цена, согласен, высока, но и дело того стоит. А Гоэбихон, очевидно, сам заслужил свою участь. Когда все в городе повязаны одной ниткой, то достаточно бывает выдернуть правильную — и все мироздание
— А как же безвестные жертвы? — настаивала Деянира. — Те, кто и сам погиб, и делу не помог? Как быть с теми вашими клиентами, которые бесславно пали, не достигнув вообще никакой цели?
— Не всем дано быть избранниками судьбы, — заявил Моран. — У пушечного мяса своя участь. И кто сказал, что эти бедолаги не прожили хорошую жизнь и не умерли славной смертью? И кто сказал, что здесь, в Питере, их биография была бы более полной и насыщенной? Этого, между нами, никто ведь не сказал!
Он тяжело перевел дыхание.
А Авденаго тут посмотрел прямо ему в глаза и подытожил:
— Стало быть, уничтожение всего великого, что вы некогда создали в Истинном мире, — единственное условие вашего прощения? Любопытно… Сколько же там осталось артефактов?
Моран пожал плечами:
— Не знаю, — беспомощно ответил он, забыв о своем намерении заставить нахального раба вспомнить свое место. — Мне вот почему-то кажется, что меня простят и пустят домой, если я исправлю все сделанное.
— Исправите? — уточнил Авденаго.
— Уничтожу. Это единственный способ исправить то, что исправлению не подлежит. Мои дары — черные дыры. Из-за них страдают тролли, и люди, и эльфы, и даже фэйри. И, кажется, чем больше творческой энергии и добрых побуждений вложил я в свое творение, тем более опасным оно может впоследствии оказаться. — Он глубоко вздохнул и мрачно признался: — Ну вот, теперь вы знаете обо мне абсолютно все.
— Арилье… — сквозь сон до эльфа донесся голос Енифар.
Он пошевелился, приоткрыл глаз. Две луны троллиной ночи медленно бродили по небу, как казалось, совершенно бесцельно: не пытаясь догнать друг друга, не соперничая, не любя, даже как будто не слишком друг друга замечая.
— Арилье, — повторила девочка.
Теперь он явственно ощущал ее присутствие: она подобралась во сне к нему поближе, прижалась к его боку и успела стянуть на себя все плащи. Днем оживленная, с немного повышенной температурой, по ночам Енифар всегда зябла.
— Что тебе? — спросил он.
— Ты не спишь?
— А как бы тебе хотелось?
— Ты был когда-нибудь влюблен?
—
— У! — сказала девочка-тролль.
Арилье подождал немного — не последует ли продолжение, — но Енифар ничего не говорила. Спустя короткое время она тихонько засопела, и Арилье с облегчением закрыл глаза.
Едва только его ресницы коснулись щеки, как Енифар отчетливо, совершенно бодрым тоном, проговорила:
— А кто она была?
— Кто? — сонно переспросил Арилье.
— Та, в которую ты был влюблен.
— Я до сих пор в нее влюблен, — сказал Арилье, — и она не «была». Она до сих пор существует.
— А, — сказала маленькая троллиха. — Тогда понятно.
— Давай спать, — предложил Арилье.
— Ты эльф, — возмутилась девочка. — Ты должен по ночам бродить со светящимися глазами. Ты должен ликовать по ночам!
— Теперь я тролль, и по ночам я сплю.
— Ну, — пробормотала Енифар. — А какая она? Ну, та?..
— Она далеко, — сказал Арилье. — Забудь.
— Ты мог бы влюбиться в мою мать, — сказала Енифар.
— Для чего?
— Просто так. Влюбляются не «для чего», а просто по потребности.
— Хочешь, чтобы я женился на Аргвайр и стал тебе отцом?
— Меньше всего на свете! — заверила Енифар. — И для этого две причины. Если ты сделаешься моим отцом, то ты, во-первых, перестанешь быть моим другом, а я этого не хочу. И во-вторых, если ты потребуешь, чтобы я назвалась твоей дочерью, значит, ты потребуешь от меня отречься от моего настоящего отца, и тогда Джурич Моран превратится в твоего врага, а этого я тоже не хочу.
— В таком случае, для чего же мне влюбляться в твою мать?
— Не для чего, а почему… Она прекрасна.
— Ты тоже.
— Но твоя возлюбленная — лучше всех? — ревниво уточнила Енифар.
— Она далеко… И теперь, возможно, я не смогу больше быть с ней.
— Почему?
— Две причины, — сказал Арилье. — Она далеко — это раз. И я далеко — это два.
— Это одна причина, — разочарованно протянула Енифар.
— Нет, две, и ты поймешь почему, если хорошенько подумаешь своей троллиной головешкой, — возразил Арилье. — Она далека от меня, потому что осталась по ту сторону Серой Границы. А я от нее далек потому, что сделался троллем, и теперь между нами истинная, а не мнимая пропасть.
— А чем истинная пропасть отличается от мнимой, если они обе — пропасти? — заинтересовалась Енифар.
— Истинная непреодолима, а мнимая лишь выглядит таковой, — объяснил Арилье.
— Но как различить, где можно, а где не получится? — заволновалась Енифар. — Это не праздный вопрос, учти. Это очень важный ответ.
— Различить почти невозможно, и вот третья причина, почему я не стану и пытаться увидеться с Этгивой.
— А, ее звать Этгива, — подхватила Енифар.