Полночная чума

Кайзер Грег

Уикенс и впрямь шагнул ближе, и Бринк рискнул разыграть последнюю карту.

— Я здесь для того, чтобы раздобыть секрет антибиотика, лекарства, дурья твоя голова! И я намерен его найти, потому что она заразилась!

В отличие от Уикенса каждое новое слово он произносил все тише и тише, пока не перешел на шепот. И когда Бринк сказал ему про Аликс правду — а может, и ложь, — глаза Уикенса вылезли на лоб. Англичанин шагнул почти к нему почти вплотную — на счастье Бринка, дуло «стэна» смотрело в земляной пол сарая. Упускать такой шанс было просто глупо. Шагнув навстречу англичанину, Бринк выбросил вперед правую руку,

в попытке ухватиться за ствол. Левая — больная и неловкая, впрочем, другой у него не было, — тем временем прочертила дугу к челюсти Уикенса.

Увы, противник словно предвидел это. Плавным движением англичанин отклонился назад, и кулак Бринка скользнул мимо цели. Ствол «стэна» резко дернулся вверх, ускользая от его хватки, и в следующий миг зловещий зрачок оружия смотрел Бринку в глаза — огромный, слово блюдце.

Впрочем, Уикенс так и не нажал на спусковой крючок.

— Джунипер! Не смей его трогать! — крикнула Аликс, и в ее голосе ему послышалась мольба. — Джунипер!

Дуло «стэна» исчезло из кадра, зато на встречу с челюстью Бринка устремился кулак англичанина. В следующий миг Бринк распластался на земле, как будто получил по голове бейсбольным мячом.

Волленштейну все было предельно понятно.

Он стоял под огромным дубом, что высился на южном конце поля, — дождь почти не проникал под полог из ветвей и листьев, — и, сощурив глаза, смотрел на огни крошечного самолетика, стоявшего в тридцати метрах от него. На поле уже прибыла команда техников из Шеф-дю-Пона и теперь суетилась вокруг крылатой машины — то выныривая из-под крыла, то исчезая за усиками радара на ее носу. Два широких пропеллера замерли без движения, поблескивая тремя влажными от дождя лопастями. Этот самолет был стар еще четыре года назад, но с новым двигателем обрел вторую жизнь, став ночным истребителем. На его счету было шесть английских бомбардировщиков, по крайней мере об этом свидетельствовали силуэты, прорисованные под стеклянным колпаком. «Мессершмитт-110» был в распоряжении Волленштейна с марта, когда самолет удалось выцапать из лап люфтваффе.

Волленштейн посветил фонариком на циферблат наручных часов. Без четверти одиннадцать.

— А если они не появятся? — с тревогой в голосе спросил Ниммих. Волленштейн направил на парня луч фонарика, и Ниммих был вынужден прикрыть ладонью глаза. Впрочем, Волленштейн так и не понял, мучил его помощника тик или все-таки отпустил. И потому выключил фонарик.

— Появятся. Куда они денутся, — буркнул он. Он ничуть не сомневался в том, что Кирн сказал правду, но не потому, что доверял нюху полицейского, а потому, что информация исходила от американского врача. По идее эти двое — Кирн и американец — уже мертвы. Пфафф наверняка выполнил данный ему приказ. Кирна ему не было жаль, а вот американца… В иных обстоятельствах…

— Но если все-таки не появится, — не унимался Ниммих. — Погода не слишком подходящая для высадки десанта, — добавил он и подставил ладонь под капли дождя.

— О высадке знаем только мы, — парировал Волленштейн.

— А как же Адлер? Он о ней знает?

— Рассчитывай на Пфаффа. Он еще ни разу нас не подводил.

Из-под «мессершмитта» показалась чья-то фигура. Волленштейн тотчас включил фонарик, и желтый луч высветил Тауха. Самолет готов, доложил инженер-шваб, а трехмоторный «юнкерс» в ближайшие

пару часов получит новые сопла. Таух куском ветоши вытер мокрый лоб. Было видно, что он нервничает. Порошок, добавил он, уже загрузили.

Самое приятное известие за весь день. Волленштейн велел Тауху возвращаться к работе, и инженер, втянув голову в плечи под крупными каплями дождя, мерцавшими в лучах огней, побрел назад к ночному истребителю.

Как только он отошел на достаточное расстояние, Ниммих вновь заговорил о своих сомнениях.

— Как мы сможем удержать все это в секрете, если они так и не появятся?

— Я бы не стал волноваться по этому поводу.

— В любом случае, кто-нибудь из наших наверняка заболеет.

— Это еще что за сомнения? — спросил Волленштейн. — Я не намерен ни с кем делиться. Потому что это есть только у нас — у тебя и у меня. И если они захотят прикарманить наше детище или, что еще хуже, упрятать куда-нибудь с глаз подальше, причем в тот момент, когда самое время им воспользоваться, мы просто обязаны показать им, что наше средство работает, что вместе и то и другое — чума и стрептомицин — способны творить чудеса.

Ниммих вытащил из кармана сигарету и закурил.

— Что-то в самый последний момент я в этом уже не так уверен.

— Ниммих, успокойся, — посоветовал помощнику Волленштейн. — На твоем месте я бы не стал переживать по этому поводу.

Парень бросил в мокрую траву сигарету, так толком и не докурив.

— Нас за это дело ждет виселица, — пробормотал он. — Вот увидите, нас повесят. Сначала нас с вами, а потом наших родных.

С этими словами Ниммих повернулся и зашагал через летное поле назад в лабораторию.

Глава 17

Понедельник, 5 июня 1944 года

Они умирали тысячами, днем и ночью.

Их тела бросали в ямы и присыпали землей. И как только эти ямы наполнялись до краев, копались новые. Я, Аньоло ди Тура, собственными руками похоронил своих пятерых детей… Людей умерло столько, что всем казалось, будто наступил конец света.

Аньоло ди Тура, 1348 год

Мгновенно проснувшись, Бринк рывком приподнялся, принял сидячее положение и тут же пожалел об этом. Резкое движение моментально откликнулось болью в челюсти, и эта боль — вместе с другими источниками боли — молнией пронзила мозг. К горлу тотчас подкатила тошнота с яблочными привкусом, но он подавил ее.

— Ложись, — посоветовала Аликс и, положив руку ему на плечо, заставила снова лечь.

— Который час? — спросил Бринк. Он слышал, как по крыше сарая барабанит дождь, а от порывов ветра еле слышно дребезжит оконное стекло.

— Не знаю, — ответила Аликс. Она зашевелилась в темноте, и он почувствовал запах сена, которым она зашуршала. Помнится, в дедовском сарае пахло так же, когда он играл там на чердаке, и ему тотчас захотелось перенестись в детство.

— Ты проспал несколько часов. Уже давно за полночь, — добавила она и, чиркнув спичкой, поднесла ее в сложенной лодочкой ладони ближе к нему. Бринк сощурился и посмотрел на часы. Половина второго. Огонек задрожал и погас, но Бринк успел разглядеть в метре от себя широкую спину Кирна. Тот лежал на копне сена. Великан что-то невнятно промычал, перевернулся на другой бок и захрапел.