Полночные узы
Шрифт:
Смелость оставила Тесс. В голове у нее звучала брань, истерические вопли, грохот, звон разбившегося стекла. Она до сих пор слышала тихий скрип двери в ту ночь, когда отчим прервал ее тревожный сон. В его тяжелом дыхании смешались запах ликера и сигаретного дыма. Мясистая ладонь была потной и солоноватой на вкус, когда он зажал Тесс рот, чтобы она не кричала.
— Был мой день рождения, — онемевшими губами прошептала Тесс, — Он пришел ко мне в комнату около полуночи и сказал, что хочет поцеловать меня в честь моего дня рождения.
—
— Нет, не то же самое. Просто это напомнило мне… но это было не то же самое.
— Мне очень жаль. Тебе столько пришлось пережить.
— Не надо меня жалеть, — сказала Тесс, не желая принимать его сочувствие, пока не рассказала ему самого страшного. — Когда отчим вошел ко мне в комнату и завалился на мою постель, я сопротивлялась: пиналась, била его руками, но он был сильнее, давил на меня своим весом. В какой-то момент он резко вдохнул, словно его пронзила боль, и замер, и я наконец смогла спихнуть его с кровати. Он даже не сопротивлялся. Лицо у него сделалось бордовым, потом синим… Сердечный приступ. Отчим умирал прямо на полу моей комнаты.
Тесс замолчала, Данте не нарушал тишину. Возможно, он догадывался, какой финал будет у этой истории. Тесс не могла остановиться теперь. Она тяжело вздохнула и продолжила:
— В этот момент в комнату вошла моя мать. Пьяная, как всегда. Она увидела отчима лежащим на полу, и у нее началась истерика. Мать пришла в ярость. В ее глазах я была во всем виновата. Она кричала и требовала, чтобы я его спасла.
— Она знала, что ты можешь лечить руками? — тихо спросил Данте, помогая Тесс справиться с волнением.
— Да, знала. Я лечила ее синяки и переломы. Она кричала и обвиняла меня в том, что у отчима случился сердечный приступ. Думаю, мать винила меня во всех несчастьях своей жизни.
— Тесс, ты ни в чем не виновата. Ты же знаешь это.
— Да, сейчас я это знаю. Но в тот момент я была так напугана. Я не хотела причинять ей боль и делать еще более несчастной. Она требовала, и я спасла его. Я запустила его сердце и устранила блокаду. Он ничего этого не знал, а мы ему не говорили. А через три дня я поняла, какую ошибку совершила.
Тесс закрыла глаза и перенеслась на девять лет назад. Собираясь заняться лепкой, она вошла в сарай в поисках стеки. Подставила стремянку к стеллажу надеясь разыскать инструмент на верхней полке, случайно задела маленькую деревянную коробку и столкнула ее локтем на пол.
Из коробки высыпались фотографии, много фотографий. Снимки детей разного возраста, разной степени оголенности, на многих были видны трогавшие их в процессе съемки руки фотографа. Тесс сразу же узнала эти гадкие мясистые руки.
Данте почувствовал, как она содрогнулась.
— Я была не единственной жертвой отчима. Я обнаружила, что он издевался над детьми на протяжении многих лет, возможно, десятилетий. Он оказался настоящим чудовищем,
— Господи. — Данте, не выпуская Тесс из рук, слегка отстранился и с сочувствием посмотрел ей в глаза. — Ты не должна винить себя за это. Ты же не знала, Тесс.
— Раз я совершила ошибку, я должна была ее исправить, — сказала она.
Данте нахмурился, и Тесс сухо рассмеялась:
— Я должна была забрать у него то, что дала ему.
— Забрать?
Она кивнула:
— В ту же ночь я оставила дверь своей комнаты открытой. Я ждала его, знала, что он придет, я сама попросила его об этом. И он, как только мать уснула, прокрался ко мне в комнату. Я пригласила его лечь со мной. Господи, это было самой трудной частью моего плана — притвориться, что меня не тошнит от одного его вида. Он растянулся на постели рядом со мной, и я попросила его закрыть глаза, сказала, что хочу отблагодарить его за поцелуй в мой день рождения. Я велела ему не подглядывать, а он так вожделел меня, что охотно согласился.
Я уселась на него сверху и положила ладони ему на грудь. Вся моя ненависть сконцентрировалась на кончиках пальцев и, словно электрический разряд, пронзила его. Он открыл глаза, в них застыли ужас и растерянность, он понял, что я собираюсь с ним сделать. Но было уже слишком поздно. Его тело содрогнулось, и сердце мгновенно остановилось. Я продолжала держать ладони у него на груди и ощущала, как жизненные силы покидают его. Я ждала еще минут двадцать, хотела убедиться, что все кончено.
Тесс не осознавала, что слезы текут по ее щекам, пока Данте не вытер их рукой. Она покачала головой, горло сдавило, и ей было трудно говорить.
— В ту же ночь я уехала из дома. Перебралась к друзьям в Новую Англию, жила у них, пока не окончила школу и не смогла начать самостоятельную жизнь.
— А твоя мать?
Тесс пожала плечами:
— Мы с ней больше не общались. Она не пыталась разыскать меня, и честно говоря, я была этому рада. А несколько лет назад она умерла, как я понимаю, от цирроза печени. Все это время я хотела забыть ту ночь и то, что я сделала.
Данте снова прижал ее к себе, и Тесс не сопротивлялась, растворяясь в тепле, исходившем от его тела, освобождаясь от кошмара прошлого. Рассказать было непросто, но сейчас она чувствовала невероятное облегчение.
Господи, она так устала нести этот груз, прятаться и винить себя.
— Я пообещала себе никогда больше не пользоваться своими способностями. Это мое проклятие. Теперь ты меня понимаешь?
Тесс не сдерживала слез. В объятиях Данте она чувствовала себя защищенной. Его тихие слова успокаивали ее.
— Ты не сделала ничего плохого, Тесс. Такие ублюдки не должны жить на свете. Твоими руками вершилось правосудие, и ты не должна винить себя за это.
— Ты не считаешь меня чудовищем? Не думаешь, что я ничем не лучше его, если смогла так хладнокровно убить?