Полночный путь
Шрифт:
Сидевший рядом с Шарапом Гвоздило, встал, поднял кружку, полную до краев, сказал, перекрывая гам своим глубоким и звонким, будто колокольный звон, голосом:
— Давайте поднимем кружки за павших на стенах Киева, и да пусть пухом будет им земля…
Мужики встали, бабы остались сидеть, все выпили, поставили кружки, и повисло молчание; никто не решался ни заговорить, ни начать есть. Наконец тишину нарушил невзрачный мужичок, который выбрался из угла и начал пробираться явно в сторону Гвоздилы. Подойдя, он спросил:
— Дак вы с Киева?
Шарап кивнул, обронил:
— С
— А давно оттуда?
— С осени…
Мужик помотал головой, проговорил:
— Выходит, не знаете…
— Чего мы не знаем? А ну-ка, садись… — Шарап подвинулся.
Мужичок присел на лавку, помолчал, наконец, заговорил:
— Я небогатый купчик, лишь два раза за товаром в Ольвию хожу; раз зимой, на санях, и раз летом, на ладье. Одна у меня ладейка… Ты волхва Чурилу, знаешь?
Шарап пожал плечами:
— Кто ж из киевлян его не знает… — и потянулся к миске с густыми, наваристыми щами.
— Так вот, я к нему тоже часто заезжал, даже когда и окрестился — сильный был волхв…
Шарап опустил ложку, не донеся ее до рта, спросил тихо:
— Это как так — был?..
— Сожгли его папежники… — тихо обронил мужик, и тяжко вздохнул.
Шарап положил ложку на край миски, медленно протянул:
— Та-ак… — уплетавшие щи Звяга с Гвоздилой опустили ложки, сидевший с другой стороны Батута тоже насторожился. — Как чувствовал он приближение смерти… — выдохнул Шарап.
— Ты еще не дослушал, — продолжал мужик, низко склоняясь к столу и боязливо озираясь вокруг, — перед смертью волхв успел порчу наслать на Киев, да попы латинянские, что вслед за Рюриком понаехали, общими усилиями ту порчу отразили, и теперь вокруг Киева страшные дела творятся: видели не раз всадника без головы, видели и, наоборот, всадников с бычьими головами и бычьими же ногами… А еще видели всадников, с ног до головы закованных в латы, и кони у них закованы в латы, а зовут тех всадников — таурмени…
— Ну, эту байку мы уж не раз слыхали… — отмахнулся Шарап. — Серик из-за нее даже чуть Рюрикова дружинника не зарубил… Да-а… Жаль Чурилу, последний волхв во всей Киевской земле, Черниговской, и Новгород-Северской. И чего папежники к нам лезут? Своих земель, што ль, мало?..
Дохлебавший щи Гвоздило, сказал:
— Я с князем Романом в ляшской земле был, это по ранению пришлось на Киев уйти. Так вот, беседовал я с одним мудрым человеком в тамошнем монастыре…
— Ты што, по-ляшски разумеешь? — насмешливо спросил Звяга.
Гвоздило удивленно глянул на него, спросил:
— А ты ляхов разве не видел? Ихний язык от нашего почти неотличим.
— Да-а?.. — изумился Звяга.
— Долго я в том монастыре просидел — то дозор был, я с десятком сидел. Так вот, этот мудрый человек мне все про веру обсказал. Сначала все были в одной вере: ромеи, германцы, фряги, франки, ляхи и прочие народы, что населяют земли от южного моря, до северного, и от закатного моря, до наших, русских земель. Княгиня Ольга приняла христианство от германского императора, и тогда же привезла на Русь христианских попов. С тех пор и начала Русь помаленьку креститься. А потом германцы, франки, фрязи, ляхи и еще кое-кто, в своей
— Не пойму, к чему это ты?.. — недоуменно спросил Шарап.
— Да не к чему… — Гвоздило пожал плечами, пододвигая к себе миску каши. — Просто, Папа, как бы, свое берет… Царьград теперь в его власти, и теперь он, как бы, должен благословлять на княжение наших князей…
Сидевший по другую сторону стола Торг протянул изумленно:
— Во-она ка-ак было дело… А мне дед сказывал, когда я еще мальцом был, он в Киеве был как раз в те времена, когда там проповедовал сам Андрей Первозванный. Дед своими глазами видел и все чудеса, что творил Апостол… Тогда же и окрестился.
— Это какой-такой Андрей Первозванный? — переспросил с подозрением на подвох Шарап.
— Эх, темнота-а… — протянул высокомерно Торг. — Это ж сподвижник самого Христа, Сына Божьего!
— Иди ты!.. — И Звяга, и Шарап, и Гвоздило вытаращили глаза от изумления.
— Што с вас взять — нехристи… — протянул Торг, и, поднимая кружку, проговорил: — Не пора ли выпить за уцелевших в сече?
Гвоздило почесал в затылке, протянул нерешительно:
— Привираешь ты чего-то, друже Торг… Мне тот мудрый человек сказывал, будто Христа казнили больше ста лет назад…
Торг смутился, протянул:
— Ну-у… Может прадед про Апостола сказывал…
— Ладно, — сдался Гвоздило, — пора и за уцелевших выпить. Он поднял кружку, рявкнул: — Я поднимаю чашу за уцелевших! Пусть и дальше они бьются столь же доблестно за честь и правду!
Поставив пустую кружку на стол, Батута обратился к Торгу:
— Послушай, Торг, не в службу, а в дружбу… Ты в Киев собираешься?
— Да не… Чего там теперь делать?
— Но в Ольвию-то пойдешь?
— В Ольвию пойду. Как не пойти?
— В Киеве на отдых останавливаться будешь?
— А на кой?.. Да говори, чего надо!
— Понимаешь, мы Киев в спешке покидали, а Серик вернется, как узнает, что мы на Москву пошли?
— Тьфу ты! Вон ты о чем… А я думал, чего серьезного…
— Так ты найди в кузнецком ряду бронника Шолоню и обскажи ему, чтоб он, когда Серик вернется, и направил его на Москву. И еще скажи, что слыхал я краем уха, будто купец Реут дочек своих, которые на выданье, отправил в какую-то обитель; то ли под Новгородом, то ли под Северском?
— Исполню. О чем речь? — пожал плечами Торг. — Ради Серика можно будет и завернуть в Киев… Только в толк не возьму, при чем тут Реутовы дочки?
— Дак одну из них Реут Серику обещал!
— Вона што-о… Я его как увидел, сразу понял — парень не промах! А про Реута люди сказывали, будто убили его…
— Да ты што-о?! — выдохнул Батута.
Шарап и Звяга тоже уставились на Торга, взглядами требуя продолжения.
— Осенью возвращался он из Сурожа, да и напоролся на половцев, возвращавшихся из Киева. Те потребовали десятину, да вы ж знаете Реута — тот за меч. Да куда ж против такой силы? Реута убили, караван ограбили, работников его, что помоложе, в гребцы забрали. Лишь старого кормщика отпустили. Он то мне и поведал все, как было…