Полночный путь
Шрифт:
Серик медленно поднялся, руки и ноги била крупная дрожь, пробормотал:
— М-да-а… Эт тебе не печенегов стрелять…
Конь стоял на месте, осев на задние ноги, ошалело косился на медведя. Это ж, какое чудо сотворил позапрошлым летом Чурила! Приказ хозяина пересилил страх перед медведем! Серик обошел пару раз зверя, пробормотал:
— Шкура да кости… Разве что шкуру взять?.. — и достав нож из ножен, принялся снимать шкуру.
Обтерев руки снегом, оглядел тушу, пробормотал:
— Такое мясо есть — все зубы поломаешь… Возьми его себе, Велес…
Бросив шкуру в сани,
— Вот незадача… Придется тебе, Громыхало, потрудиться…
Однако до проторенной дороги все ж таки прошагал вслед за санями, стараясь попадать ногами на проторенную колею от полоза саней. Вскоре показалась и дорога, по ней тянулся недлинный купеческий обоз. Сам купчик ехал позади обоза, в легких санках, однако тоже чем-то груженных, может, самым ценным товаром. Поравнявшись с Сериком, пропускавшим обоз, купчик натянул вожжи, спросил весело:
— Ну как, с добычей?
— А как же! — тоже весело откликнулся Серик. — До весны теперь мяса хватит…
— А живой ли еще волхв Чурила?
— Жи-ивой… Чего ему сделается?
Купец вздохнул:
— Паломников к нему лето от лета все меньше и меньше… Я вот тоже позапрошлым летом окрестился… — купец вылез из саней, чтобы размять ноги, заглянул в сани Серика, спросил: — А чего ж самого хозяина не взял, только шкуру?
— Дак ведь шатун попался… — подпустив побольше равнодушия в голос, обронил Серик.
— Ты что же, шатуна рогатиной взял?! — не смог скрыть изумления купец. — Постой, постой! Уж не брат ли ты кузнеца Батуты?
— Ага, брат…
— Ох, и буйная ж ты голова, Серик! — и качая головой, он отошел к своим саням, боком упал на сено и щелкнул вожжами по конским бокам.
Серик вывел сани на торную дорогу, кое-как пристроился на рогожу, покрывающую сохатого, конь напрягся, стронул сани с места, но на рысь перейти так и не смог. Серик всю дорогу дремал, убаюкиваемый скрипом полозьев. На ночлег останавливаться не стал, справедливо полагая, что после победы над половцами, городские ворота на ночь не запирают, а коли заперли, то уж такому известному человеку, непременно откроют. К городу он подъехал уже далеко за полночь, ворота были распахнуты, а трое стражей сидели вокруг костра, разведенного в самом воротном проеме, и, видать, как водится, для скоротания ночи рассказывали друг другу необыкновенные истории из своего боевого прошлого. Ибо в городской страже обычно служат люди пожилые, много повидавшие.
Серик осадил коня прямо перед костром, стражи даже не удосужились подняться, один грозно вопросил:
— Кто таков и пошто ночами шляешься? Вот щас запрем ворота и оставим тебя волкам на съедение…
Серик слез с саней, подошел к костру, один стражник, помоложе, воскликнул:
— Ба, да это ж Серик! Самая буйная головушка во всем Киеве! И где ты опять проказничал, коли ночью возвращаешься?
Серик хмуро проворчал:
— И с чего такая слава пошла? Буян, проказник… С охоты я еду!
— И много наохотил? Или только конские ноги убил? — спросил третий.
Стражам видать скучно было, потому и сидели, лясы точили; все развлечение
Серик взвыл:
— Да дайте ж проехать! Я с ног валюсь!
Один из стражников поднялся, прихватив чурбак, на котором сидел, и Серик кое-как провел сани между стеной и полыхавшим костром. Вскоре уже подъезжал к своему двору. Колотить в ворота не стал; легко вскарабкался на тын, соскочил во двор, отодвинул тяжелый дубовый засов. Конь сам, без понукания, потянулся к родной конюшне. Серик уже распрягал, когда на крыльцо вышел Батута в окружении подмастерьев — все вооружены до зубов.
Батута вскричал, вглядываясь:
— Серик, ты, што ль?!
— А кто еще тут может быть?.. — проворчал Серик. — Выскочили, как очумелые, при оружии… Нынче даже городские ворота не запирают на ночь, а вы всполошились… Думаю, не буду будить — с утра же на работу, а они сами вскочили…
Батута сунул меч под мышку, спустился с крыльца, подошел к саням, пригляделся при свете звезд и молодого месяца, спросил:
— Хороша ли добыча?
— Лучше некуда! — похвастался Серик. — Годовалый теленок!
— Ого!.. А это што? — он ощупал свернутую медвежью шкуру. — Медвежья, что ли? Зачем медведя валил? Знал ведь, коню две туши не утянуть…
— То шатун был, сам накинулся… — нарочито неохотно бросил Серик. — Зато мне теперь мягко спать будет… — и растворил двери конюшни, конь с радостным фырканьем потрусил туда.
Навалив в ясли сена, насыпав в кормушку побольше овса, — пусть отъедается, заслужил ведь, — Серик вышел на воздух из пахучего тепла конюшни.
Батута все еще топтался рядом с санями, рядом торчали подмастерья, восхищенно глазея на добычу.
Серик устало проговорил:
— До утра пусть в санях полежит — завтра приберем, да и пир устроим… — и пошел к крыльцу, все потянулись за ним.
Долгая зима в достатке да в работе быстро промелькнула. Народ, будто весь до единого на войну собрался; к Батуте уже по трое-четверо в день шли заказчики — кто меч заказать, кто кольчугу, кто самострел, а кто — и все вместе. Так что, кое-кому приходилось и отказывать — рук не хватало. Другие оружейники тоже были завалены работой. Бронник Шолоня еще аж пятерых подмастерьев взял. Батута тоже подумывал пристройку к кузне сложить. В старой тесновато было и для пятерых работников, хоть Серик и не каждый день утруждал себя работой. По два три раза в неделю он уходил за стену и по полдня стрелял из лука и самострела. Однажды стражники со стены принялись его подзуживать, что, мол, из ножного лука он и за сто шагов в шапку не попадет.
Серик проворчал лениво:
— Была нужда по шапкам стрелять…
Стражников на стене собралось уже человек пять.
— А во что тебе хотелось бы пострелять? — с подначкой в голосе спросил заводила.
Серик ухмыльнулся, сказал:
— А в кошель серебра… Только, не за сто шагов, а за двести!
Стражник засмеялся весело, тут же отвязал от пояса кошель, подкинул на руке, спросил:
— А ты что ставишь?
— А такой же кошель! — и Серик отвязал от пояса свой кошель.
Стражник кинул вниз кошель, сказал: