Полночный путь

Лексутов Сергей

Вперед вышел старец, у которого в прошлом году сторговали коней, торопливо затараторил:

— Я полторы сотни даю! Полторы… Ковка за мой счет…

Подошедший Горчак язвительно проговорил:

— А те пятнадцать, что в прошлом году тебе продали за полцены, опять продашь нам за полную цену?..

Старик тут же сориентировался, выкрикнул:

— Скидку даю! И ковка за мой счет…

Ударили по рукам. Еще трое или четверо ногайцев, кинувшиеся было к путникам, почтительно ждали. Когда старец с юношеской прытью куда-то умчался, и эти подошли. Кряжистый селянин средних лет, проговорил степенно:

— Остальных — мы даем… Только ковка — за ваш счет…

Чечуля проговорил по-русски:

— Я

полагаю, Серик, мы в степи идем?

— Точно, в степи… — обронил Серик.

— А тогда на кой нам ковать коней? Через четыре месяца их перековывать надо будет, а найдем мы там кузнецов, чтобы подковы снять, копыта подрезать, да снова подковать? Да и зачем летом в степях кованые кони?

Серик почесал в затылке; что ни говори, а он об этом и не подумал. Проговорил раздумчиво:

— А што, Горчак, есть ли кузнецы в Сибири?

Горчак проговорил уверенно:

— Акын сказывал, нет в Сибири кузнецов. Далеко-далеко, на восходе, возле высоких гор, вроде бы обитает племя, которое умеет железо ковать. Но там мало железа, на ножи, да наконечники стрел его едва хватает…

Тут подошел Унча, за ним шел высокий, стройный, красивый парень. Только глаза с легкой раскосинкой выдавали в нем касожскую кровь. Серик воскликнул:

— Эт, кого ж ты нам привел, Унча? Ты ж своего сына обещал послать с нами…

— А это и есть мой сын! — гордо выговорил Унча. — Алаем зовут. Он и пойдет с вами.

Горчак усомнился:

— А не молод ли он?

— Ничего не молод… — обидчиво насупился Унча. — Он и по-русски разумеет, и по-половецки. Уже четыре раза с моим товаром ходил в Асторокань…

— Ну, ладно, ладно… — примирительно проговорил Горчак. — Пусть двух заводных коней возьмет с припасами в общий кошт.

Выступили на рассвете. В селении прикупили овса, так что пришлось всем идти пешком, рядом с санями. На купленных у ногайцев коней никто не решился сесть. Хоть снег, покрывавший лед речки, и стал шершавым и ноздреватым, не кованые кони то и дело поскальзывались и падали. Только подкованные боевые кони, запряженные в сани, уверенно шагали по подтаявшему, напитанному водой снегу, превратившемуся в рыхлый лед.

Чечуля, шагавший рядом с Сериком, озабоченно оглядывая берега, говорил:

— Поспешать надо. Тепло. Вот-вот вешние воды на лед хлынут, сразу придется лагерем становиться, а место тут неудобное, надо бы на водораздел выйти, там уже и свежая трава появилась. Пока бездельничаем, кони хоть подкормятся…

Последний день шли от рассвета до темна, еле-еле высматривая речушку, истончившуюся до ручейка. И дошли-таки! Уже на закате увидели пологие скаты, обращенные на полдень, снег с которых давно стаял. Впятером ухватывались за постромки, вцеплялись в оглобли и втаскивали сани на травянистый склон. Кони зло фыркали, косили налитыми кровью глазами, видать здорово устали за последние дни. Тут же на сухом склоне и стали лагерем. В темноте за дровами идти до ближайшего перелеска было бестолку; на ощупь, что ли, рубить сучья? Поели копченого мяса с сухарями, и завалились спать, завернувшись в шубы, оставив лишь одного караульного. Наутро поднялись чуть свет. Небо над головой распахнулось такое просторное и прозрачное, что страшно было нечаянно споткнуться и свалиться с тверди земной, на твердь небесную. Кони разбрелись по всему склону, щипали молоденькую травку, вместе с оставшейся прошлогодней. Посреди склона верхом на коне торчал караульный, опершись на копье, и неподвижным взором глядел на восход. Серик понимал, что в этом месте придется задержаться не менее чем на две недели; собирать телеги, и ждать, когда сойдут снега. Он только открыл рот, чтобы распорядиться, что кому делать, но уже несколько человек с конными упряжками пошли к лесу, черневшему вдалеке,

по гребню откоса, другие принялись разбивать шатры. Серику не осталось ничего другого, как заняться тем же самым. Вместе с Лисицей они поставили шатер для себя, Горчак уже неподалеку разбил свой маленький шатер. Его половчанка хлопотала у костра; видать не дожидаясь, пока привезут дрова из лесу, успела нарубить сухостойного ивняка в лощине, в которую превратилась долина речки.

После завтрака к Серику подошел Чечуля, сказал:

— Серик, мы тут и без тебя управимся… А ты бы сходил в лес, а? Солонина обрыдла — сил больше нет! Киевляне сказывают, ты охотник не плохой…

Серик проворчал:

— И то верно… — мимоходом посетовав про себя, что сам не додумался, побаловать свою дружину свежатинкой.

Неделя пролетела незаметно. Несмотря на застаревшую вражду, не случилось ни единой ссоры между русичами и ногаями. Северские, правда, позадирались, было, на киевлян, но Серик пригрозил, что если случится поединок — повесит оставшегося в живых. Разрешил выяснять отношения только на кулаках. Но если и тут случится смертоубийство, оставшегося в живых все равно повесит. Дружинники весело, с шутками-прибаутками собирали телеги, Серик ездил в лес за оленями, коих тут водилось несметное количество, будто в собственную кладовую. С каждым днем становилось все теплее и теплее, и вот по лощине помчался бурный, грязный поток. Выждали еще неделю, и колеей Унчи двинулись в путь.

Водораздел миновали с легкостью, берегом Яика тоже прошли без особых усилий. Усадьбу Яхно миновали без остановки; вряд ли в его погребе хватило бы медов и браги на такую ораву. Пришлось здорово попотеть на переправе через Яик, а потом снова пошло, как по маслу. Только пошли медленнее; ради экономии овса, проходили не более двадцати верст в день, остальное время пасли коней. Когда вышли к месту первого кочевья касогов, встреченных в прошлом году, оказалось, что степь первозданно пустынна; ни стойбища, ни табунов и отар.

На недоуменный вопрос, Алай коротко бросил:

— Не прикочевали еще…

Горчак хлопнул себя по бедрам, воскликнул:

— Дак надо этим воспользоваться! Пройти, как можно больше, пока не прикочевали, а то потом замучаемся пировать!

Ближняя дружина, Чечуля да Лисица, изумленно взирали на Горчака, ничего не понимая.

Глава 9

Шарап со Звягой стояли в тенечке, под стеной Святой Софии и сумрачно поглядывали на толпу, волновавшуюся на площади. Гонец, принесший дурную весть, стоял в сторонке, устало понурившись. Конь его стоял рядом, устало пристроив голову на плечо хозяина; на конских боках медленно истаивали клочья пены.

Звяга проговорил:

— Может, пойдем, все же в поля половецкие? Чего нам Рюрик? И без нас отмахаются киевляне… Велика ли сила — два меча?

— А семьи?.. — сумрачно обронил Шарап.

— Што семьи? Нешто мы сможем их вывести, коли город падет?.. — проворчал Звяга. — Да и, небось, не тронут; взять с них нечего, а с нами даже Рюриковы дружинники поостерегутся связываться, да и семьи можно к Чуриле отправить… — проговорил Звяга с нарочитой уверенностью в голосе, но Шарап явственно услышал нерешительность.

— С Рюриком половцы идут… Аль ты не слыхал?

На лобное место взобрался Шолоня, известный борец за справедливость и говорун. Он что-то орал, размахивая руками. Отсюда слышно не было, но толпе пришлось по нраву; все принялись размахивать руками и поддерживать Шолоню радостным ревом.

— Ишь, раскудахтались… — проворчал Шарап. — А как обороняться? Князь оставил на весь город две сотни стариков да калек, а воеводой над ними и вовсе никчемного вояку… Всех бояр с собой забрал, одни старики немощные остались…