Полночный путь
Шрифт:
— Вы, пацаны, стрелы будете притаскивать. Только стойте тут, под стеной, не то постреляют вас стрельцы…
Стрельцы топтались тут же, на верху стены, сумрачно поглядывали на Шарапа, но никто возражать не посмел. Шарап подставил к бойнице низенькую, широкую скамеечку, взял в руки длиннющий, в косую сажень ножной лук, сказал:
— И не пробуйте стрелять без защитных рукавичек — тетива просечет пальцы до кости…
Вытащив из-за пояса перстатые защитные рукавички, Шарап натянул их на руки, застегнул ремешки на запястьях, сел на скамеечку, вдел ноги в стремена на луке, наложил на тетиву стрелу, больше похожую на сулицу, проговорил:
— Сначала стреляем в вешку, что в двухстах шагах. Чтобы попасть в грудь, острие наконечника подводи под ноги… — Шарап
Поднявшись, Шарап оглядел воинство, спросил:
— Все понятно?
— А чего не понять?.. — загудело воинство.
— Ну, тогда первые пятеро, садись для пробы…
Пятеро стрельцов, стоявших впереди, переминаясь и переглядываясь в нерешительности, наконец, подошли к бойницам, долго умащивались на скамеечках, наконец, потянули тетивы, прижмурив по привычке левый глаз. Тетивы загудели почти разом — за стену полетело только две стрелы, и три пары рукавичек. Остальные стрелы и рукавички почему-то остались при стрельцах. Шарап некоторое время оторопело смотрел на своих стрельцов, наконец, в сердцах плюнул. Звяга стоял в сторонке, и откровенно ржал, как жеребец. Шарап бросился к ближайшей бойнице, оттолкнул незадачливого стрельца, свирепым рывком вырвав из его рук лук, заорал, всаживая ноги в стремена:
— Показываю еще раз! Вот, эти ремешки на рукавичках надобно застегнуть! Иначе все рукавички вместо стрел к половцам переправите! Тетиву тяните всеми пальцами, а указательными перстами еще и стрелу прижимайте! — Шарап вытянул тетиву до груди, отпустил.
Стрела прошибла мешок насквозь, и острый, широкий наконечник перешиб вешку — мешок косо повис, касаясь одним углом земли.
— Все поняли?! — орал Шарап, потрясая луком над головой.
Стрельцы боязливо попятились. Однако наука не пропала даром — следующие пятеро стрельцов с горем пополам послали за стену стрелы, хоть они и улетели неведомо куда. После чего уже без понуканий, стрельцы по очереди занимали места у бойниц, выпускали по три стрелы, уступали места следующей пятерке. Шарап похаживал за их спинами, и лишь изредка подсказывал, да поправлял. Когда некоторые стрелы стали втыкаться в мешки, а другие — пролетать довольно близко от мешков, Шарап поглядел на солнце, проворчал:
— Довольно. Теперь будем стрелять на четыреста шагов… — свесившись за стену, крикнул: — Пацаны! А ну, бегом, соберите стрелы!
Пока мальчишки копошились между вешек, собирая дорогие стрелы, к Шарапу подошел степенный мужик, проговорил:
— Шарап, а на кой нам из ножных луков заново учиться стрелять? У нас же самострелов полно…
Шарап тяжко вздохнул, поглядел на небо, спросил:
— Ты много раз на стенах сидел?
— Доводилось… — мужик неопределенно пожал плечами, мол, что за дурацкий вопрос, кому из русичей не доводилось сидеть на стенах…
— Так вот, когда опытные воины на приступ лезут, сколько раз ты самострел успеешь перезарядить? К тому же у него тетива рвется после трех-пяти выстрелов…
Мужик сконфузился, и отошел в сторону. На стену забрался Батута, понаблюдал некоторое время, как стрельцы кидают стрелы в белый свет, сказал:
— Слышь, Шарап, пока ты тут на стене толчешься, может, я домой сбегаю?
— А иди!.. — махнул рукой Шарап.
Батута размашисто шагал по Боричеву взвозу, поглядывая по сторонам; город притих, будто затаился за высокими тынами. Не видать на улицах мальчишек, не спешат куда-то по бабским делам бабы. Левая рука Батуты непроизвольно сжимала рукоять меча; это ж надо, все неймется князьям… Всего ничего пожили мирной жизнью, опять влазь в кольчугу, лезь на стену… Он свернул в кузнечный ряд, шел, прислушиваясь; ни с одного двора не доносился перезвон молотков. Он знал, многие кузнецы летом работали на свежем воздухе, под навесами. Да и сам Батута уже давно подумывал о покупке второй наковальни, чтобы поставить ее под навесом, и в теплое время года трудиться на свежем воздухе. Одну-то наковальню не потаскаешь туда-сюда… Да и пока
— Чего помирать раньше времени? Кузнецы все, как один на стену вышли. Еще погляди-им…
Он постучал в свои ворота. Калитка медленно раскрылась — в проеме стоял Огарок, в кольчуге, с мечом в руке. Отступя от него на три шага в глубину двора стоял Прибыток с самострелом, тоже в кольчуге. Батута оглядел их, проговорил:
— Молодцы, будто опытные воины действуете… Только чего это вы уже кольчуги понадевали? Рюрик подойдет — на Десятинной сполох ударят, тогда и надевайте, и бегите на воротную стрельницу, что под Боричевым взвозом, я там буду. Ярец где?
— А вона, у себя в избе, никак с женой проститься не может… — насмешливо мотнул головой в сторону огорода Огарок.
Батута прошел к избе своего молотобойца, заглянул в открытую дверь. Огромный Ярец сидел на лавке, на его коленях сидела его жена, припав головой к могучему плечу, на ее руках спал младенец. Батута осуждающе покачал головой, сказал:
— Долгие проводы — лишние слезы… Ярец, иди на стену. Ты парень видный, других хоть взбодришь. А то у нас стрельцы такие, что вместо стрел за стену защитные рукавички пуляют…
Ярец тяжко вздохнул, отстранил жену, поднялся, звеня своим простым, но прочным юшманом, взял молот, прислоненный к стене. Батута проговорил:
— А чего меч не взял? У меня их еще штук шесть осталось?
— Молотом сподручнее… — пробурчал Ярец.
— Хоть самострел возьми!
— На кой?.. Я ж стрелять не умею…
— Тьфу ты… — плюнул Батута. Оглядев Калину, сказал строго: — А ты иди в терем, и все сидите там. Приступ начнется — сполох ударят, так вы сразу в схрон лезьте…
Выйдя из избы, Батута прошел по дорожке к нужнику, оглядел хозяйским оком желтевшую свежим тесом постройку. Прежний нужник, как и у большинства жителей Киева, был сплетен из ивовых палок. Еще прошлым летом, когда Серик ушел в свой поход, Батута, как бы ни с того, ни с сего затеял строить новый нужник. Сам яму копал, сам за тесом ездил на берег, сам и будку сколачивал. Никто не догадался, что яму-то он двойную выкопал; прямо из нужника можно было спуститься в дыру, пролезть коротким лазом и оказаться в тайном схроне. Зайдя в нужник, Батута потопал по прочному полу, наклонился, заглядывая в дыру, подумал самодовольно: — "Никому и в голову не придет, что тут лаз в схрон…"
Выходя из нужника, он пробурчал под нос:
— Ладно, добро, Бог даст, в сохранности будет…
Он шел к терему, когда на крыльцо вышла мать, стояла, молча глядя на него. Батута прошел к двери в подклеть, отворил тяжелое, дубовое, окованное толстыми железными полосами полотно, прошел внутрь. Пройдя между бочек, ларей с припасами в дальний угол, осмотрел узкий лаз в схрон. Тоже хитро было устроено; еще дед устраивал этот схрон. Будто неглубокая яма в углу для хранения морковки. И сама морковка, пересыпанная песком, сложена на покатом краю ямы, подперта широкой тесиной. Достаточно из схрона потянуть веревку, колышек упадет, и морковка с песком завалит лаз. Кому придет в голову копаться в песке? Разве что тому, кому морковки захочется? Ну и Бог с ним, пусть лакомится… В подклеть вошла мать, подошла к Батуте, вздохнула, проговорила:
— Я ж уже не девочка, в такую дырку лезть…
Батута хмуро обронил:
— Я побольше тебя буду, однако ж с легкостью пролезал… Вы вот что, мама, как только половцы через стену перелезут, исхода не ждите, сразу полезайте в схрон. Шарап считает, серьезного приступа мы не выдержим. Так что, затаитесь, и сидите там, пока вода не кончится. Я ее на неделю, не меньше, припас. А вода кончится, ты одна вылезай. Девки и Калина пусть в схроне сидят. Не приведи Господи в полон попадут, продадут ведь в рабыни…