Полночный путь
Шрифт:
Рюрик опустил голову, видимо подавлял в себе приступ ярости. Подавил, вскинул голову, спросил, почти спокойно:
— А как тебя кличут? Что-то не видал я тебя в дружине князя Романа?
— Батута, меня кличут… Я с князем Романом в ляхи ходил, да по ранению отправил он меня подлечиться, да потом город охранять до его приезда. Из Галиции я…
— Ну что ж… Значит, не откроете ворота?
— Нет, не откроем! — решительно выговорил Батута.
— Ладно… Когда город возьму, за твои дерзкие речи прикажу тебя на кол посадить…
Батута явственно побледнел, и не знал, чем ответить.
— Не посмеешь, княже, так нарушать старые права дружины! Твоя же дружина тебя на копья поднимет!
— А, Шарап! — радостно воскликнул Рюрик, будто после долгой разлуки старого друга встретил. — Здорово! С каких это пор, тати князей поучают?
— Ах, я, стало быть, тать, если без тебя в поля половецкие за добычей лазаю?! — вскричал Шарап.
Пропустив насмешку мимо ушей, князь спросил ласково:
— Значит, надеетесь отстоять город?
— А чего ж не отстоять? — весело оскалился Шарап. — Стрел — навалом. Жратвы — полный город окрестные смерды понавезли… Да щас князь Роман с дружиной отдохнут после ночного перехода — на вылазку полезем, зададим вам жару!
Рюрик потянул повод, слегка тронул шпорой бок коня и, не спеша, поехал к посаду. Оба сопровождающих дружинника потянулись следом. Один из них был старый знакомец — Бренко. Свиюга хищно ощерясь, прошипел:
— Вот бы ему щас стрелу в спину…
Шарап проворчал:
— Нельзя…
— Эт, тебе нельзя… А я уже не воин… — медленно выговорил Свиюга, пристраивая самострел на гребень стены.
Шарап не успел даже пальцем шевельнуть, как щелкнула тетива, он похолодел. Но ничего не произошло, стрела осталась в желобе; оказалось, лопнула тетива, всего на всего.
Шарап заорал, потрясая кулаками:
— Ты, Свиюга, не самоуправствуй! А то не посмотрю на твои седины…
Свиюга плюнул, проговорил:
— Это я не посмотрю, что ты такой здоровый и горластый… Если Рюрика убить, то, может, его дружина уйдет, или даже на нашу сторону переметнется… Тогда одни половцы ничего не смогут поделать.
Шарап почесал в затылке, пробормотал:
— А ведь и верно… — но было уже поздно, Рюрик скрылся за ближайшим тыном.
Батута уныло проговорил:
— Говорил же мне Серик, чтобы я не высовывался… Нет, дурак старый, высунулся!
Шарап хлопнул его по плечу, сказал весело:
— Не боись, друже! Ты в сече голову сбереги, а на кол посадить тебя Рюрик не посмеет!
— Еще как посмеет, коли узнает, что я вовсе не воевода…
Шарап еще веселее вскричал:
— А если узнает, что ты кузнец знатный, и вовсе только посмеется! Какой дурак знатного мастера на кол будет сажать?
Со стороны посада и предполья потянуло дымком — в предполье в ложках и овражках конная рать костры разжигала, становясь на отдых после перехода, в посаде пешцы костры запалили. Однако пока кашевары кулеш варили, остальные не дремали; слышался стук топоров. А вот и первое звено тына выдвинулось, покачалось и замерло. Свиюга, ощерясь, водил по звену самострелом, но ни один из врагов даже не высунулся.
— Научили, нечисть… — проворчал Свиюга, осторожно спуская тетиву.
Вдруг из города послышались крики многих людей.
— Неужто пока нас тут Рюрик разговорами отвлекал, со стороны Щекавицы залезли?..
Однако вскоре под стену выкатилась гомонящая толпа горожан. В середине ее не спеша шагали десятков пять дружинников; пожилых, могучих, добротно вооруженных. Подкатившись под стену, толпа замерла и замолчала. Вперед вышли двое дружинников, пожилых, с бритыми бородами и с усами, по старому обычаю спускающимися аж на грудь, с бритыми головами и длинными, седыми чубами на макушке. Они держали за руки сухощавого, и даже на вид вертлявого человека, в богатой кольчуге, и сапогах, расшитых беломорским жемчугом. Такого щеголя поискать, отметил про себя Шарап.
Один из дружинников спросил:
— Кто тут обороной заправляет?
— Ну, я… — тягуче обронил Шарап.
— Шарап, што ли? — изумился дружинник. — А мы думали, вы со Звягой уже далеко…
Шарап едко спросил:
— А чего это вы притащились? Ну и сидели бы себе на Горе, без вас обойдемся…
— А чего нам-то сидеть?! — искренне изумился дружинник. — Это вот он княжью волю исполнял… А коли вы оборонять город решили, нам позорно без дела на Горе сидеть. Мы то думали, вы сдадите город…
— Што, не знали, чего на вече порешили? — насмешливо проговорил Шарап.
— Знать-то знали, да сомневались, что у вас чего получится… — тягуче выговорил дружинник. — Но коли первый наскок отбили, то теперь можно и потягаться…
Шарап кивнул на воеводу:
— А с этим что делать? Может — в поруб?
Дружинник раздумчиво протянул:
— Вряд ли он теперь мешать будет… Его, вроде как, отстранили…
Шарап обратился к воеводе:
— Ты Чудилко, што ли?
— Я не Чудилко! — воевода попытался гордо выпрямиться. — Меня Феодором крестили…
— Мало ли кем тебя крестили… — ухмыльнулся Шарап. — Главное, кто ты есть… На стену пойдешь, али, где под бабской юбкой отсиживаться будешь?
— На стену пойду! — хмуро выговорил воевода.
— Вот и ладненько! Возьмешь десяток своих людей и усилишь оборону Жидовских ворот. Оружия там навалом, стрел — вязанки, но и бестолковщины хватает… А остальные твои дружинники пусть сюда идут, тут и определимся, кому — куда…
Вскоре с Горы спустились и остальные Романовы дружинники. Шарап оглядел воинство. Одни старики, да и калеченных много. Вздохнув, он распределил калеченных по стенам, где приступ был мало возможен, наказал им подбадривать да подучивать ополчение. Вскоре выяснилось, что и две сотни воинов — большая сила. Когда калеченные да старики разошлись во все стороны, на стену возле воротной башни взобралось сто двадцать матерых вояк, на стене стало как-то по-особому спокойно и надежно. Даже бестолковые ополченцы перестали бесцельно переходить с места на место, каждый облюбовал себе местечко, и на стене все замерло. Однако не на долго; разноцветная толпа баб и девок притащили на стену ужин. В хлопотах день пролетел незаметно.