Полное собрание сочинений в 15 томах. Том 1. Дневники - 1939
Шрифт:
как будто я предчувствовал, что будут и другие — и до сих пор целы, лежат в свертке. На журнале были выставлены карандашом цифры ее рукою: против Венедикта 6 + несколько раз. потом «и т. д.» по Венедиктовой графе.
Я как дитя радовался всему этому.
Прерываю рассказ, чтобы снова написать. Все мои глупые сомнения в чистоте ее сердца, все мои глупые сомнения в ее искренности, возбужденные словами Палимпсестова, совершенно исчезли без всякого следа. Совершенно. Я спокоен за свое счастье с нею, как раньше. Как и раньше, у меня только одна забота: денег, денег, денег, чтоб она жила в полном довольстве. Будут и деньги. Будут. И она будет счастлива со мною. И я буду счастлив ее счастьем.
(Во вторник, 3 февраля, я надеялся быть на вечере у Шапошниковых, где думал полюбезничать и с нею, и с Патрикеевой. Но мне хотелось быть и у Горбуновых — так еще была
Я продолжал любезничать с нею еще сильнее, чем раньше, но много любезничал и с Катериною Матвеевною, так что перевес был не так заметен, но на следующий раз был уже решительный перевес, и я с Катериной Матвеевной говорил уже так только, из приличия.
О. С. понравилась мне, как и раньше, так же умела слушать любезности, не конфузясь и не давая права быть дерзким, отвечала на них, так же шутила, шалила, кокетничала. Но в этот раз кормила меня, а не Палимпсестова. Я сказал, что был вчера у них.
А мне просто сказали, что в очках. Я думал, что это Куприянов». И она несколько уверилась в том, что я не просто шучу, что она в самом деле мне нравится. Я в этот вечер и в следующий начинаю к восторженно шутливому языку подмешивать более спокойные и серьезные уверения в том, что она мне нравится в самом деле и что если это будет продолжаться так, то я искренно привяжусь к ней. Но особенного в этот вечер я ничего к ней не чувствовал. Мне было весело говорить любезности, играть легким чувством, быть как бы в легоньком упоении. Но все это делалось только с целью приобрести некоторую ловкость и опытность при будущих моих паркетных подвигах и при будущем выборе невесты. Я сказал ей, что в самом деле она весьма добра, весьма умна и поэтому я в самом деле начинаю привязываться к ней. Но особенного ничего в этот вечер не было. Я ее даже вслух назвал кокеткою и сказал, что только говорю ей комплименты, потому что она вызывает на них меня.
4"U2
I Іа другой день у Шапошниковых Серафима Гавриловна сказала мне: «А вас здесь дожидались более часу и даже скушали ку-< ок сыру, когда узнали, что вы любите сыр». Я очень жалел, чтс иг застал их, что опоздал приехать. Но меня занимало и то, что мши не пригласили на закуску или на вечер к Горбуновым — значит, все это была еще шутка, игра. Когда ж это перестало быть игрою? А вот расскажу, воротясь от Кобылиных.
(Это писано 3 марта, в 62 час. утра.)
Хотя до сих пор моя привязанность была более шутка, чем серьезное что-нибудь, однако ж я почти каждый день бывал у Чеснокова, где мог говорить о ней, и чрез которого хотел познакомиться с нею. Таким образом в четверг 5 марта мы собрались к ним, но ‘ Ростислава уже не застали дома. В воскресенье 8-го мы условились быть с Шапошниковым] у Акимовых. Приехали почти и 8 часов, потому что я работал и опоздал одеваться. Приезжаем, опа давно уже там. Выходит из гостиной, подает мне руку, через несколько минут говорит, что хочет ехать в театр — ее упраши-иают, она говорит, что непременно. Я ей говорю: «Пожалуйста, останьтесь», и она остается. Конечно, в этом было, может быть, кокетство (может быть, она только говорила, что поедет, чтобы заставить меня просить себя, но скорее, что в самом деле хотела ехать и не поехала в самом деле потому, что я просил, но главное, что в этом участвовало кокетство). Как бы то ни было, она сделала это так, что было видно, что у нее доброе сердце. Она в этот вечер больше сидела с Палимпсестовым, чем со мною. Со мною ганцовала две кадрили, 2-ю и 5-тую. Но перед 4 кадрилью, когда и сидел подле нее, к ней подошел брат жениха, весьма скромный, тихий, застенчивый молодой человек, прося ее танцовать какую-нибудь кадриль. «Я танцую». Он опечалился. Мне стало его жаль.
Вы не говорили еще 1 Іалимпссстову, что танцуете с ним?» — «Нет». — «Видите, как ваш отказ огорчил Сахарова. Танцуйте с ним». — «Хорошо. М-г Сахаров, я с вами танцую». Как мне это понравилось, чрезвычайно, и с этого времени я начал постоянно говорить ей, что у нее доброе сердце. И в самом деле весьма, доброе сердце. При прощании Сергей Гаврилович просил позволения ввести меня к ним в дом. Она вполовину дала это согласие. Итак, на другой день мы должны были отправиться.
9, понедельник. Я у них. У меня должен был
Садитесь подле нее, между нею и Кат. Матв. на диване». — Я в самом деле не смел. Она, наконец, сказала, чтоб я сел. И тотчас же стала мне давать из своих рук орехи. «Я не могу грызть, потому что у меня зубов нет». — «Ну, так я стану грызть». И она начала разгрызать и класть мне в рот. Я каждый раз целовал ее руку. Наконец, я стал говорить ей: «Вы в самом деле держите себя слишком неосторожно. Со мной, например, вы действительно можете позволить себе подобные вещи, потому что я в сущности порядочный человек. Но другим это покажется не так. Я знаю, "что это просто живость, веселость, бойкость характера. Но другие скажут, что это желание завлечь». И т. д., разговор в этом роде. (Раньше Шапошников] садился подле ее ног и по ее приказанию лаял собачонкою.) Наконец, встали, пошли в зал, потому что тут было слишком накурено. Она сама за руки повела меня через коридор, — ход весьма запутанный. Пришли тут и другие. Начинают танцовать. Я с ней, и говорил уж серьезно, что я в самом деле довольно сильно привязан к ней, что, конечно, это не любовь, но что она весьма интересует меня и весьма мне нравится. «И вы начинаете мне нравиться». — За мною приехали. Я хотел говорить ей при следующем свидании о том, что у них в доме страшный беспорядок и что она должна заняться хозяйством.
На другой день был у Чесн[оковых]. Там объяснили мне ее отношения с матерью и братьями. И как я узнал, что мать ее не любит, и что, по выражению Вас. Дим., «ей дома житье тепленькое», — у меня тотчас сильно развилось сочувствие к ней, Очень сильно развилось. Итак, это и доброта, высказанная ею в предыдущий вечер у Ак., сделали то, что я начал чувствовать к ней довольно серьезную привязанность. Я с нетерпением дожидался четверга, когда она хотела быть у Акимовых.
72-го, четверг. — Снова то же. Тут я говорил ей более, чем раньше, что уж теперь она почти совершенно держит меня в руках. Она смотрела с своим вопросительным видом, смотрела своими проницательными глазами. Тут-то особенно сильную роль играли конфетные билетики, которые впрочем и в прежние вечера она постоянно раздавала мне и другим и с большим уменьем выбирать. Особенно когда мы сидели у стола, который стоит подле окон ближе к гостиной. Я любезничал, называл ее кокеткою, но когда разговор был между нами одними, часто говорил с чувством. Наконец, сели между этим столом и столиком, на котором трубки, Бусловская, она и Палимпсестов. Через несколько времени подсел и я и сказал — не помню, как это пришлось сказать, — вероятно, говорили о чем-нибудь подобном: «Вот я так опишу будущие отношения к жене, когда женюсь. Я буду покорнейшим слугою своей жены, покорнейшим слугою, покорнейшим слугою, только. Покорнейшим слугою». После этого Бусловская, когда кончили танцовать, подошла к ней и поздравила ее с скорым замужеством, как мне сказал на другой день Палимпсестов.
Иду вниз — начерчу расположение комнаты, в которой мы виделись.
Нет, начинаю писать вслед за предыдущим, потому что хочется писать.
Итак, общий результат наших разговоров и свиданий у Акимовых был тот, что она мне нравилась больше, чем какая-нибудь девица до сих пор, так что при ней все другие и в том числе Кат. Матв. теряли всякую занимательность для меня, и я только из приличия', только из деликатности от времени до времени начинал говорить любезности Кат. Матв.; о Катерине Николаевне не было, конечно, уж никакого помину с 1-го же разу, как я увидел ее.
Мне хотелось видеть ее, хотелось говорить и любезничать с нею, хотелось даже слышать, как говорят о ней. Но жениться в Саратове я не думал. Поэтому, чувствуя, что по неопытности в подобного рода делах, как человек увлекающдйся ею в 1-й раз, я могу увлечься, я начинал чувствовать необходимость прекратить эти отношения, не столько, однако, из боязни запутаться самому— хотя и говорил ей, что я у нее почти в руках, но думал, что я совершенно безопасен, и в самом деле тогда был безопасен. Нет, я только боялся, чтобы не повредить ее репутации своим ухаживанием.