Полное собрание сочинений. Том 13. Война и мир. Черновые редакции и варианты
Шрифт:
— Генерал аншеф занят, — спокойно повторил Козловский.
Лицо генерала страшно нахмурилось, губы его дернулись и задрожали, так что это движенье можно было принять за начало презрительной улыбки или рыдания.
Он вынул записную книжку, быстро начертил что то карандашом, вырвал листок, отдал, быстрыми шагами подошел к окну, бросил свое тело на стул и опять оглянул всех в комнате, как будто спрашивая: зачем они на него смотрят? Все опустили глаза, исключая князя Андрея, который с спокойным любопытством смотрел на этого странного человека. [1604] Генерал [1605] видимо хотел что то сказать, но отвернулся и, как будто небрежно, начиная напевать про себя, произвел странный звук, который однако тотчас же остановился.
1604
Зачеркнуто:в лице которого выражались вместе фанатизм,
1605
Зач.:с злобой и отчаяньем отвернулся
Дверь кабинета отворилась и в то же мгновение генерал с повязанной головой, как будто убегая от [1606] опасности, нагнувшись, большими быстрыми шагами худых ног [1607] подвинулся к двери.
— Вы видите несчастного Мака, — сказал он, поднимая голову и отчаянно взглядывая в [1608]
1606
Зач.:взглядов
1607
Зач.:подошел <побежал>
1608
Зач.:полное
1609
Зач.:изуродованное но
Почтительно наклонив голову и закрыв глаза, Кутузов пропустил мимо себя Мака и сам за собой затворил дверь.
Слух, уже распространенный прежде о разбитии австрийцев и о сдаче всей армии под Ульмом, оказывался справедливым. В доме, занимаемом главной квартирой, всё зашевелилось и зашептало, как в доме, в котором кто нибудь скоропостижно умер. Штабные сновали по дому, сообщая друг другу подробности разговора Мака с главнокомандующим, которого никто не мог слышать. Были уже сделаны распоряжения о выступлении некоторых частей войск. Очевидно было, что общее дело кампании имело уже много менее случайностей в пользу союзников. [1610] Но из штабных, т. е. адъютантов и ординарцев, очень немногие делали эти соображения. Большая часть были просто рады тому, что, во-первых, побили нелюбимых австрийцев, во-вторых, что дело дойдет наконец и до русской армии — будет что нибудь новое, будет поход, будут награды. [1611] Для князя Андрея в этом известии было больше радостного, чем печального. Несмотря на то, что он был один из тех редких молодых и мало чиновных людей, которые следили за общим ходом дела и принимали в нем участие, он, невольно с досадой против самого себя, чувствовал радость за торжество своего египетского героя. [1612] «Сумашедший, старый фанатик Мак, которого я сейчас видел, хотел бороться с этим гением», подумал он. «Что я говорил Козловскому? Что я писал отцу?» думал он. «Так и случилось». И невольно он испытывал радостное чувство [1613] торжества победы и досаду против самого себя за это чувство. Он пошел вниз, чтобы сесть писать отцу с курьером, который должен был отправляться вечером.
1610
Зач.:и что скоро дело должно дойти и до русской армии.
1611
Зач.:Князь Андрей с бумагами, которые были теперь уже очевидно не нужны, сошел вниз в комнату, занимаемую им вместе с Несвитским, бросил бумаги на стол и сердито оглянулся на Жеребцова, который, сидя на кровати с Несвитским, о чем то замолчал при его входе.
1612
Зачеркнуто в третьей, редакции:радость за посрамление самонадеянных педантов австрийцев, которое он предсказывал и — главное — он чувствовал радость от того, что теперь скоро придется и русским войскам вступить в дело с столь страшными для всех французами.
1613
На полях в третьей редакции:при мысли о посрамлении самонадеянных австр[ийцев], о том, что через неделю, может быть, придется ему увидеть и принять участие в этом столкновении русских с французами, которого не было после Суворова, и <положить на одну сторону весов и свою долю любви к славе и равнодушия к жизни.
Воспитанный в воспоминаниях века Екатерины и сам участвовавший в легких победах русских в Турции, князь Андрей никогда, ни на мгновение не сомневался в том, что русские войска лучшие войска в мире. И представляя себе — это была любимая его мечта — как он с знаменем впереди ведет полк на обсыпаемый картечью мост или вал укрепления, он чувствовал, что этим войскам ничто противустоять не может, и потому был счастлив теперь надеждой на скорое осуществление своих мечтаний.>
Вернувшись сверху в свою комнату, занимаемую им вместе с Несвитским, князь Андрей положил ненужные уже теперь бумаги на стол и, заложив [руки] назад жестом, напоминающим старого князя, стал ходить взад и вперед по комнате, улыбаясь своим мыслям. В комнате никого не было. Одна мысль, смущавшая его, состояла в том, что он боялся за гений Бонапарта, который окажется сильнее всей храбрости русских войск. Он боялся за русские войска и вместе с тем не мог допустить позора для своего героя.
Подходя к комнате, которую он занимал вместе с Несвитским, он еще из коридора услыхал громкий хохот Несвитского и голос Жеребцова. Ему стало досадно и больно слышать этот веселый смех, досадно и больно то, что, хотя совсем по разным путям, они — он и Жеребцов с Несвитским, пришли к одному, к веселому состоянию духа. Он вдруг почувствовал себя раздраженным.
«Опять этот шут тут», подумал он. [1614] «Кажется нечему смеяться и радоваться. Я не радуюсь, я чувствую всё значение этого для нас; но я — другое дело. Я не могу одинаково смотреть на вещи с этим шутом».
1614
Зач.:он не любил Жеребцова. И неужели
Он вошел в комнату и сердито бросил свои бумаги на стол.
— Ты знаешь? — спросил он у Несвитского.
— Вздули... — сказал Несвитской, прибавляя еще неприличное слово, — вот он хочет итти поздравлять Шторха с приездом Мака, — сказал Несвитской и захохотал.
Князь Андрей не ответил, сбросил лежавшую на его кровати фуражку Жеребцова и сел за стол.
— Ей богу поздравлю, — продолжал Жерёбцов, — пари на бутылку. Вот он сейчас пройдет.
В это время послышались шаги по коридору.
— Они, [1615] — шепнул Жеребцов, высунувшись в дверь. По коридору шли два австрийские генерала — член Гофкригсрата, бывший утром на смотру, и Шторх, бывший предметом шуток Жеребцова.
— Пойдем, пойдем! Бутылка!
Несвитской, застегивая мундир, выбежал за Жеребцовым.
* № 26 (рук. № 67. T. I, ч. 2, гл. гл. IX, X).
[1616] Армия Кутузова быстро отступила и от Энса, где думали стоять и где солдаты начали уже строить себе бараки. [1617] Кутузовскому сорокатысячному войску, необутому, плохо кормленному, предстояло не только отступать перед вдвое сильнейшим победителем, хорошо продовольствованным неприятелем, среди чужой, дурно расположенной страны, готовой к предательству, как в своих низших, так и высших представителях, но и удерживать этого неприятеля по дороге в Вену уничтожением мостов и арьергардными сражениями, о чем каждый день писал к Кутузову австрийский император. Трудность положения Кутузова увеличивалась уходом Мерфельда с австрийскими войсками, который выше по Энсу в Штеере должен был прикрывать левый фланг позиции, и угрожающим движением французских войск в обход левого фланга. Кутузов всякую минуту мог быть обойден и принужден принять сражение, имея в тылу Дунай, параллельно с которым он отступал, на котором не везде были возможны переправы.
1615
Зачеркнуто:закричал.
1616
Зач.:«Les russes fuyent encore plus vite que nous ne les poursuivons» [Русские
1617
Зач.:Причина отступления была та, что граф Мерфельд с австрийскими войсками, прикрывавший левый фланг позиции, стоявший выше по Энсу у Штеера, не дав знать Кутузову, отступил и открыл неприятелю наш левый фланг.
У Амштетена по дороге в Вену русские обозы не успели еще вытянуться вперед авангарда по дороге к Кремсу, где Кутузов намерен был переправиться на ту сторону Дуная, как французские войска под начальством Мюрата и Ланна настигли арьергард и произошло Амштетенское сражение, вследствие которого русские отступили сообразно с своими намерениями и в котором по словам неприятеля: «Les russes d'eploy`erent une rare bravoure et montr`erent un courage f'eroce: bless'es, mutil'es ils combattaient avec fureur jusqu'`a ce qu'on les eu d'esarm'es» [1618] и т. д. [1619] Вслед за этим было такое же вынужденное со стороны русских дело при М"oльке, и армия Кутузова исполнив свое назначение, отступила, задерживая неприятеля, до [1620] большого Маутернского моста на Дунае, перешла на ту сторону. [1621] «Les russes fuyent encore plus vite que nous ne les poursuivons,» [1622] писал Ланн Бонапарту, «ces mis'erables ne s'arr^eteront pas une fois pour combattre». [1623] Недалеко от Кремса однако «ces mis'erables» [1624] остановились. Мортье перешел с семью тысячами на нашу сторону реки. Кутузов атаковал и произошло знаменитое сражение под Кремсом или Дарнстейном, где была уничтожена русскими дивизия Газона [?] и Дюпона, взято знамя, три орудия и сам генерал Мортье. За это сражение великие похвалы были воздаваемы и воздаются со стороны русских и австрийцев русским войскам и еще большие со стороны французов французским войскам. В главной квартире, в которой были веселы, князь Андрей Болконский, находившийся при генерале Д[охтурове] во всё время этого сражения, с великой похвалой был представлен Кутузову Дохтуровым и от Кутузова с известием о этой победе послан к австрийскому двору, находившемуся в это время в Брюнне, так как Вена была уже в опасности от неприятеля. Назначение это уже была награда и обещало еще больших наград и почестей со стороны австрийского императора. [1625]
1618
[Русские обнаружили редкую доблесть и свирепую храбрость: раненые, изувеченные, они бились с ожесточением до тех пор, пока их не разоружили].
1619
Зач.:Как и обыкновенно в подобных случаях, французы приписали победу себе, русские же достигли своей цели, отступив
1620
Зачеркнуто:Кремса и в Кремсе
1621
Зач.:Дуная и расположились около Кремса.
1622
[Русские удирают еще быстрее, чем мы их преследуем
1623
Эти несчастные не задержались ни разу, чтобы принять сражение
1624
[эти несчастные]
1625
Зач.:В ночь 31 октября на берегу Дуная, в разрушенной и сожженной деревне Дюренстейне, около крайнего дома, стены и крыша которого уцелели, толпилось много народа и стояло много лошадей, которых держали казаки. В первой комнате сидел генерал Дохтуров, с адъютантами и свитой. Князь Андрей Болконский записывал что то в угле при свете свернутой веревкой восковой свечи.
Левый берег Дуная был очищен французами, остатки их разбитых колонн перебирались ущельями на мост в Л[еобен] или на флотилию, которая перевозила их.
Пленных французов вели в Брюнн и везли трофеи. Они обгоняли обозы раненных, которых по десяти в одном форшпане везли моравы по каменистой гористой дороге из Кремса, где уже недоставало места. В полках, находившихся в деле, хоронили убитых и переформировывали роты. Команда, нарочно для того назначенная, хоронила французов и неизвестных в поле сражения. Солдаты многих полков оправились обувью, снятою с убитых, и многие щеголяли в французских башмаках. Тело Feldmarchal'a Smidt при к[оролевской] ген[еральной] кварт[ире], убитого под Дюренстейном, с почестями на почтовых отправлено в Брюнн. Жители, разбежавшиеся из селений верхнего и нижнего Леобена, Дюренстейна, разбежавшиеся в горы, возвращались, находя разрушенные пепелища там, где оставили богатые домы.
Брюнн, и в обыкновенное время большой, старинной, оживленный, более половины моравами населенный город, в ноябре 1805 года был особенно оживлен присутствием в нем австрийского двора, выехавшего из Вены, и военных, приезжавших из армии и живших в нем в постоянной службе при императоре.
2 ноября утром пришло известие о Кремской победе. У императора был торжественный прием. Военные и дипломаты цугами в парадных формах встречались по узким с высокими домами улицам. Накануне был первый снег. 2 ноября был ясный осенний день с утренним заморозком. [1626] После полдня снег оставался только кое где на крышах и в тени, всё стаяло и мокрые мостовые и нарядный народ блестел и шумел по улицам на ярком солнце.
1626
На полях:Девушник, умный, обтянутый блондин.
— Tiens, mon cher Bilibine! Je n'aurais jamais cru que dans ce vilain trou morave on puisse s'installer aussi gentillement. Charmant! [1627] — говорил [1628] тонкой, [1629] небольшой ростом и совершенно лысой черноватый человек лет сорока в придворном австрийском дипломатическом мундире, входя в кабинет русского дипломата Билибина и оглядывая вокруг себя изящное, роскошное и, видимо, до малейшей тонкости обдуманное, с коврами, мраморами, цветами и наклоненными картинами убранство комнаты. — Tiens, vous n'avez pas m^eme oubli'e votre clavecin, [1630] — говорил он с тем выражением гладко выбритого, умного и твердого, сухого [1631] лица и тем тоном, который ясно показывал, что ничто не ускользало от наблюдения его небольших узких глаз и ничто вместе с тем не могло заставить его переменить то выражение этих глаз и постоянно слегка тонко улыбающегося изогнутого рта, которое было на нем в то время, как он вошел в комнату. Австрийской дипломат сел подле Билибина, сложив свои красивые, обтянутые, белые, с выступающими икрами, в чулках ноги и достал из жилета золотую табакерку.
1627
[А, милейший Билибин! Никогда бы не поверил, что в этой скверной моравской трущобе можно так уютно устроиться. Прелестно!]
1628
Зачеркнуто:крошечный
1629
Зач.:сухой
1630
[Каково, вы даже и клавесина своего не забыли]
1631
Зач.:горбоносого