Полное собрание сочинений. Том 17. Зимние перезвоны
Шрифт:
В ноябре, наблюдая в окошке волнение коз, Агафья вышла во двор. На огороде, в двадцати шагах от избы, стояла серого цвета не то собака, не то волк. Агафья схватила висевшее у двери ружье и «дала выстрел вверх для острастки».
Собака не убежала. «Тогда я дала выстрел уже с прицелом, но промахнулась». Собака и после этого не убежала. Озадаченная Агафья покрепче заперла коз и из окошка стала наблюдать за двором.
Привезенный в прошлом году Дружок («хорошая собачка, но для забавы только — никого не облает») встретил таежную гостью своеобразно. Пытаясь не пустить с огорода во двор, впился ей в нос, но отпора не получил.
И стали жить в «усадьбе» две собаки: Дружок и большая, подозрительных повадок гостья.
Агафья за работой.
«Козы привыкли. И я привыкла, клала еду, уже без опаски». Все собака съедала, но вела себя странно: в клочья, как ножницами, порезала прикрывавшее лук красное байковое одеяло, порвала мешки с хлебным и травяным комбикормом, вырвала клочья из висевших на прясле старых штанов.
Природная любознательность побудила Агафью попытаться изловить странного зверя.
Из тонких жердей она соорудила ловушку, протянула в избу веревку от ее дверцы, положила приманку. Но собака только косилась на западню и ни разу к ней не приблизилась.
О том, что эта игра опасна, стало ясно однажды утром. Перед тем ночью Агафья слышала рев марала. «Смертельно ревел, я подумала: кто-то его порешил». А утром серая собака, и следом за нею Дружок прибежали, облизываясь, с реки. На мордах у них была кровь и клочья оленьей шерсти. Это вернуло Агафью к мысли о волке, заставило осторожней выходить из избы… Конец истории мы узнали, когда увидели ловушку, рваную шкуру марала, висевшую на жердях, и место у изгороди, где пуля настигла… матерого волка. «Да, это был волк, — сказали специалисты, принимавшие шкуру.
— Поведение? Можем только пожать плечами. Никогда ничего подобного даже слышать не приходилось».
Для Агафьи в ее бедной событиями жизни история эта получила мистическую окраску.
А драматические события этой весны Агафья прямо связывает с «пришествием волка» — «Знамение. Это было знамение»…
Во второй половине февраля я получил от друзей телеграмму: «Агафья больна. Будем вывозить ее на вертолете в Таштып». А через четыре недели в письмах и телеграммах ошеломляющее известие: «Агафья вышла замуж». Назывались фамилия, имя и отчество новобрачного. Пока я, встревоженный и озадаченный, собирался в неблизкий путь, пришло еще одно письмо от Агафьи. Ни слова о «замужестве». Кривые, торопливые строчки, как обычно, с упоминанием бога, с пожеланием здоровья. Суть: «Приезжайте христа ради — больна и скорблю».
… Из Таштыпа, стоящего на краю абаканской тайги, лететь собрались втроем: Николай Николаевич Савушкин, уже много лет принимающий в судьбе Лыковых человеческое участие, и мы с журналистом Николаем Устиновичем Журавлевым, побывавшие у Лыковых в 1982 году.
Непривычно было без Ерофея. Он на буровой вахте. После двух
Поселок — ближайший к избе Агафьи жилой очаг — будет брошен, добираться в этот угол тайги без самолетных оказий станет сложно, почти невозможно.
А лесхозе и на аэродроме в Таштыпе у друзей и знакомых пытаемся выяснить: что там, в тайге?
Все улыбаются: вышла замуж. Называют «молодожена», местного жителя, старовера. Уже от летчиков с огорчением узнаем: «хозяина дома» на месте нет, три дня назад с попутным рейсом улетел из тайги.
Абакан в этом году вскрылся рано. На всем течении река уже безо льда. Но недавно выпавший снег окаймляет зеленоватую воду, сахарно блестит на сопках. Тайга прозрачна, между деревьями увидел бы сверху даже и зайца. Но ничего живого не видно, хотя здешний кедровник не беден.
Вертолет спешит по делам. Потому пролетаем, не приземляясь, поселок геологов, потом видим слева по Абакану старую брошенную избу Лыковых. И вот струйка дыма жилой избы, коза на привязи, собака беззвучным лаем приветствует вертолет и уже по привычке бежит к тому месту, где он обычно садится. Пока делаем разворот и снижаемся, к обрыву около речки торопливо семенит и хозяйка в серой мешковатой одежке, в обычном своем платочке, в отороченных заячьим мехом калошах-валенках…
Разговор с ходу — не на главную тему.
Агафья показывает место у речки, где был задран волками марал. Потом показала у избы место, где странный волк был застрелен. «Нареченный» Агафьи, едва увидев приблудного зверя, сказал: «Какая собака… Волк!» Немедля его застрелить настояла Агафья. Соображение: «Давай маленько повременим — прилетит Василь Михалыч, поснимает», — было отвергнуто: «Не можное дело с волками-то жить. Еще расплодятся…»
Странного поведения волк был не единственным зверем, забежавшим в эти края зимой. Дней десять назад к обрыву реки целая стая волков выгнала молодого марала. Олень сорвался с обрыва, сломал ногу и ободрал бок. Спасаясь от хищников, он забрел в реку против избы. Обреченного зверя застрелили. Разделка туши, засолка мяса была последней страницей недолгой семейной жизни.
Понимая всю деликатность момента, мы не спешили с расспросами. Агафья сама начала.
Мы слушали, не перебивая, пока она не выговорилась. «Теперь все. Написала Сергею Петровичу Черепанову (начальнику геолого-разведочной экспедиции): «Отрекаюсь от Тропина Ивана Васильевича». Написала матушкам (монашкам) на Верхний Енисей покаяние и моленье постричь в монахини».
Уже вернувшись из тайги в Абазу, разыскали мы несостоявшегося супруга, поговорили с начальником геолого-разведочной экспедиции, посетившим «молодоженов» в «медовый месяц».
Сопоставление услышанного проясняет житейскую драму, рядовую, обычную в море житейском, но тут, при обстоятельствах исключительных, горько-болезненную.
«В миру жить грешно, в миру жить нельзя».
Это воззрение сам старик Лыков сохранил до последнего издыхания и дочери завещал неотступно держаться «праведной веры» — не благословил присоединиться даже к родственникам-единоверцам, живущим в глухом селении Горной Шории. А Агафья завета держится крепко. Облегчение ее участи «тятенька» видел в залучении кого-либо в их таежное уединение.