Полное собрание сочинений. Том 20. Варианты к «Анне Карениной»
Шрифт:
– Что такое, что? Гд бросился? Задавили?
Степанъ Аркадьичъ съ сестрой и Удашевъ одинъ сошлись вмст у конца платформы, гд жандармъ, кондукторъ и артельщикъ тащили что-то. Это [220] былъ старый мужикъ въ сапогахъ.
Какой то чиновникъ разсказывалъ, что онъ самъ бросился, когда стали отводить поздъ.
– Ахъ, какой ужасъ! – проговорилъ Степан Аркадьичъ. – Пойдемъ.
Но Анна Аркадьевна не шла.
– Что? гд?
Она увидала, и блдность, строгость разлилась по ея прелестному лицу. Она обратилась къ брату, но онъ не могъ отвчать. Онъ, какъ ребенокъ, готовъ былъ плакать и закрывалъ лицо руками. Она обратилась къ Удашеву, крпко, нервно взявъ
220
Зачеркнуто: было тло молодаго человка въ пальто съ собачьимъ воротникомъ и лиловыхъ панталонахъ.
– Узнайте, кто, отчего?
Удашевъ пробился въ толпу и принесъ ей извстіе, что [221] это мужикъ, вроятно, [222] пьяный, онъ отчищалъ снгъ.
– Чтожъ, умеръ?
– Умеръ. Вдь это мгновенная смерть.
– Мгновенная?
Странно, несмотря на силу впечатлнія отъ этой смерти, а можетъ быть, и вслдствіе ея, совсмъ другое чувство, независимое, чувство симпатіи и близости промелькнуло въ глазахъ у обоихъ. [223]
221
Зач.: молодой человкъ
222
Зач.: помшанный, цлый день былъ на станціи и бросился.
223
Против этого абзаца на полях написано: Гагинъ вдругъ разчувствовался. Она внимательно смотритъ на него. И далъ денегъ.
– Благодарю васъ, – сказала она. – Ахъ, какъ ужасно, – и они опять разошлись.
– Это дурной знакъ, – сказала она, и, несмотря на веселость Степана Аркадьича, возвратившуюся къ нему тотчасъ посл того, какъ онъ потерялъ изъ вида трупъ, она была молчалива и грустна половину дороги. Только подъзжая къ дому, она вдругъ очнулась, отворила окно.
– Ну, оставимъ мертвымъ хоронить мертвыхъ. Ну, Стива, очень рада тебя видть и твоихъ, ну, разскажи же мн, что у васъ съ Долли?
Степанъ Аркадьичъ сталъ разсказывать, стараясь быть великодушнымъ и осуждая себя, но тонъ его говорилъ, что онъ не можетъ винить себя.
– Почему же ты думаешь, что я все могу сдлать? Я не могу, и, правду теб сказать, Долли права.
– Да, но если бы Михаилъ Михайлычъ сдлалъ теб неврность.
– Вопервыхъ, это немыслимо, а вовторыхъ, я бы.... я бы не бросила [224] сына, да; но…
– Но ты, я знаю, устроишь.
– Я, вопервыхъ, ничего не знаю. Я ничего не буду говорить, пока Долли сама не начнетъ.
– Ну, я знаю, ты все сдлаешь, [225] – сказалъ Степанъ Аркадьичъ, входя въ переднюю и переминаясь съ ноги на ногу.
224
Зачеркнуто: его
225
Зач.: <Первая встрча.> <– Я пройду къ себ, ты лучше одна…> – Ну, такъ я поду въ присутствіе. В конце рукописи на полях карандашом написано: Разумъ. Ужъ не Ордынцевъ. Я теперь никогда не выйду. Отецъ понялъ, что Ордынцевъ пропалъ, и глупо
Анна Аркадьевна только улыбнулась улыбкой, выражающей воспоминаніе о дтскихъ временахъ, о той же слабой черт характера и любовь ко всему Степана Аркадьича, со всми его слабостями, и, скинувъ шубку, быстрыми, неслышными шагами вошла въ гостиную.
Когда Анна вошла въ комнату, Долли сидла въ маленькой гостиной, и сухіе съ толстыми костями пальцы ея, какъ у всхъ несчастныхъ [?] женщинъ, сердито, нервно вязали, въ то время какъ Таня, сидя подл нея у круглаго стола, читала по французски.
Услыхавъ шумъ платья больше, чмъ чуть слышные быстрые шаги, она оглянулась, и на измученномъ лиц ея выразилась улыбка однихъ губъ, одной учтивости; но свтъ глазъ, простой, искренній, не улыбающійся, но любящій взглядъ Анны Аркадьевны преодоллъ ея холодность.
– Какъ, ужъ пріхала? – Она встала. – Ну, я все таки рада теб.
– За что жъ ты мн не была бы рада, Долли?
– Нтъ, я рада, пойдемъ въ твою комнату.
– Нтъ, позволь никуда не ходить.
Она сняла шляпу и, зацпивъ за прядь волосъ, мотнувъ головой, отцпляла черные волосы. Двочка, любуясь и улыбаясь, смотрла на нее. «Вотъ такая я буду, когда выросту большая», говорила она себ.
– Боже мой, Таня. Ровесница Сережи.
Ну, она сдержала что общала. Она взяла ее за руки.
– Можно, можно мн присядать?
Таня закраснлась и засмялась.
Мать услала дочь, и посл вопросовъ о ея муж и сын за кофеемъ начался разговоръ.
– Ну, разумется, я ни о чемъ не могу и не хочу говорить, прежде чмъ не узнаю все твое горе. Онъ говорилъ мн.
Лицо Долли приняло сухое, ненавидящее выраженіе. Она посмотрла на Анну Аркадьевну съ ироническимъ выраженіемъ.
– Долли милая, я хотла говорить теб за него, утшать. Но, душенька, я вижу, какъ ты страдаешь, и мн просто жалко, жалко тебя.
И на маленькихъ глазахъ съ огромными рсницами показались слезы. Она прижалась къ невстк. Долли сейчасъ же дала цловать себя, но не плакала. Она сказала:
– По крайней мр, ты понимаешь, что все, все потеряно посл этаго, все пропало.
И какъ только она сказала это, она зарыдала. Анна Аркадьевна взяла ее руку и поцловала.
– Не думай, Долли, чтобы я, потому что онъ мой братъ, могла смотрть легко на это, не понимаю весь ужасъ твоего положенія. Но чтожъ длать, чтожъ длать? Онъ гадокъ, но онъ жалокъ. Это я сказала ему.
Она противурчила себ, но она говорила правду. Несмотря на то, что она ласкова была съ нимъ, онъ былъ невыносимо противенъ ей.
– Да, это ужасно. Что жъ говорить, – заговорила Долли. – Все кончено. И хуже всего то, ты пойми, что я не могу его бросить. Дти – я связана. А между прочимъ съ нимъ жить мн мука. Именно потому мука, что я, что я все таки… Мн совстно признаться, но я люблю свою любовь къ нему, люблю его.
И она разрыдалась.
– Долли, голубчикъ. Онъ говорилъ мн, но я отъ тебя хочу слышать. Скажи мн все.
И въ самомъ дл случилось то, чего ожидала Анна Аркадьевна. Она какъ бы успокоилась, похолодла и съ злобой начала говорить:
– Изволь! Ты знаешь, какъ я вышла замужъ. Я съ воспитаніемъ maman нетолько была невинна, но я была глупа. Я ничего не знала. Говорятъ, я знаю, мужья разсказываютъ женамъ свою прежнюю жизнь, но Стива, – она поправила, – Степанъ Аркадьичъ ничего не сказалъ мн. Ты не повришь, но я до сей поры думала, что я одна женщина, которую онъ зналъ. И тутъ эта гадкая женщина Н. стала мн длать намеки на то, что онъ мн невренъ. Я слышала и не понимала, я понимала, что онъ ухаживаетъ за ней. Но тутъ вдругъ это письмо. Я сидла, занималась съ Петей. Она приходитъ и говоритъ: «вотъ вы не врили, прочтите». Онъ пишетъ: «обожаемый другъ, я не могу пріхать нынче». Я разорвала, но помню все письмо. Я понимаю еще увлеченье, но эта подлость – лгать, обманывать, продолжать быть моимъ мужемъ вмст съ нею. Это ужасно.