Полное собрание сочинений. Том 26. Произведения 1885–1889 гг. Николай Палкин

Толстой Лев Николаевич

Не нужно имть особой проницательности, чтобы видть, что в наше время все то же, и что наше время полно тми же ужасами, тми же пытками, которые для слдующихъ поколній будутъ такъ же удивительны по своей жестокости и нелпости.

Болзнь все та же, и болзнь не столько тхъ, которые пользуются этими ужасами, сколько тхъ, которые приводятъ ихъ въ исполненіе. Пускай бы Петры, Екатерины, Палкины, Баварскіе короли пользовались въ 100, въ 1000 разъ боле. Пускай [бы] устраивали башни, театры, балы, обирали бы народъ. Пускай Палкинъ заскалъ бы народъ, пускай теперешніе злоди вшали бы сотнями тайкомъ въ крпостяхъ, только бы они длали это сами, только бы они не развращали народъ, не обманывали его, заставляя его участвовать въ этомъ, какъ стараго солдата.

Ужасная болзнь эта, болзнь обмана о томъ, что для человка можетъ быть какой-нибудь законъ выше закона любви и жалости къ ближнимъ и что потому онъ никогда не можетъ ни

по чьему требованию длать очевидное несомннное зло своимъ братьямъ, убивая, заская, вшая ихъ, сажая въ тюрьмы, забирая ихъ въ солдаты, отбирая отъ нихъ подати.

1880 лтъ [тому назадъ] на вопросъ фарисеевъ о томъ, позволительно давать подать Кесарю или нтъ, сказано: отдавайте Кесарево Кесарю, а Божье Богу.

Если бы была у людей въ наше время хоть слабая вра въ ученіе Христа, то они считали бы должнымъ Богу хоть то, чему не только словами училъ Богъ человка, сказавъ: «не убій»; сказавъ: «не длай другому того, чего не хочешь, чтобы теб длали»; сказавъ: «люби ближняго какъ самого себя», – но то, что Богъ неизгладимыми чертами написалъ въ сердц каждаго человка: любовь къ ближнему, жалость къ нему, ужасъ передъ убійствомъ и мучительствомъ братьевъ.

Если бы люди врили Богу, то они не могли бы не признавать этой первой обязанности къ Нему, исполнять то, что Онъ написалъ въ ихъ сердц, т. е. жалть, любить, не убивать, не мучать своихъ братьевъ. И тогда слова: Кесарево Кесарю, а Божье Богу имли бы для нихъ значеніе.

Царю или кому еще все, что хочешь, но только не Божіе. Нужны Кесарю мои деньги – бери; мой домъ, мои труды – бери: Мою жену, моихъ дтей, мою жизнь – бери; все это не Божіе. Но нужно Кесарю, чтобъ я поднялъ и опустилъ прутъ на спину ближняго; нужно ему, чтобы я держалъ человка пока его будутъ бить, чтобы я связалъ человка или съ угрозой убійства, съ оружіемъ въ рук стоялъ надъ человкомъ, когда ему длаютъ зло, чтобы я заперъ дверь тюрьмы за человкомъ, чтобы я отнялъ у человка его корову, хлбъ, чтобы я написалъ бумагу, по которой запрутъ человка или отнимутъ у него то, что ему дорого – всего этого я не могу, потому что тутъ требуются поступки мои, а они то и есть Божіе. Мои поступки это то, изъ чего слагается моя жизнь, жизнь, которуя я получилъ отъ Бога, я отдамъ Ему одному. И потому врующій не можетъ отдать Кесарю то, что Божіе. Идти черезъ строй, идти въ тюрьму, на смерть, отдавать подати Кесарю – все это я могу, но бить въ строю, сажать въ тюрьму, водить на смерть, собирать подати – всего этого я не могу для Кесаря, потому что тутъ Кесарь требуетъ отъ меня Божіе.

Но мы дошли до того, что слова: «Богу Божіе» для насъ означаютъ то, что Богу отдавать копечныя свчи, молебны, слова – вообще все, что никому, тмъ боле Богу, не нужно, а все остальное, всю свою жизнь, всю святыню своей души, принадлежащую Богу, отдавать Кесарю!

–

[ВАРИАНТЫ К «НИКОЛАЮ ПАЛКИНУ».]

* № 1.

[Апрњль 1886 г.]

Мы ночевали у 95 лтняго солдата. Онъ служилъ при Александре I и Никола.

– Что умереть хочешь?

– Умереть! Еще какъ хочу. Прежде боялся, а теперь объ одномъ прошу Бога, только бы причаститься – покаяться – а то грховъ много.

– Какіе же грхи?

– Какъ какіе? Тогда служба была не такая. Александра хвалили солдаты – милостивъ былъ. A мн довелось служить при Никола Палкин.¹ Такъ его солдаты прозвали. Тогда что было, заговорилъ онъ, оживляясь. Тогда на 50 палокъ и партокъ не снимали, а 150, 200, 300. На смерть запарывали. Дло подначальное. Теб всыпятъ 150 палокъ за солдата (отставной солдатъ былъ унтеръ-офицеръ и теперь кандидатъ) а ты ему 200. У тебя не заживетъ отъ того, а его мучаешь. Вотъ и грхъ. Тогда что было. До смерти унтеръ-офицера убивали. Прикладомъ али кулакомъ. Онъ и умретъ, а начальство говоритъ «властью Божьей помре».

Онъ началъ разсказывать про сквозь строй. Извстное ужасное дло. Ведутъ, сзади штыки, и вс бьютъ, а сзади солдатъ ходятъ офицеры и ихъ бьютъ: «бей больнй». Подушка кровяная на всю спину, и въ страшныхъ мученіяхъ смерть. Вс палачи, и никто не виноватъ. Кандидатъ² такъ и сказалъ, что не считаетъ себя виноватымъ. – «Это по суду».

И сталъ я вспоминать все, что знаю изъ исторіи о жестокостяхъ человка въ Русской исторіи, о жестокости этаго христіанскаго кроткаго, добраго, Русскаго человка, къ счастью или несчастью, я знаю много. Всегда въ исторіи и въ дйствительности, какъ кролик[а] къ боа,³ меня притягивало къ этимъ жестокостямъ: я читалъ, слыхалъ, или видлъ ихъ и замиралъ, вдумываясь, вслушиваясь, вглядываясь въ нихъ.

Чего мн нужно было отъ нихъ, я не знаю, но мн неизбжно нужно было знать, слышать, видть это.

Іоаннъ Грозный топитъ, жжетъ, казнитъ какъ зврь. Это страшно; но отчего то дла Іоанна Грознаго для меня что-то далекое, въ род басни. Я не могъ видть всего этого. То же и съ временами междуцарствія Михаила, Алекся, но съ Петра такъ называемаго великаго начиналось для меня что-то новое живое. Я чувствовалъ, читая ужасы этаго бснующагося, пьянаго, распутнаго звря, что это касается меня, что вс его дла къ чему-то обязываютъ меня.

Сначала это было чувство злобы, потомъ презрнія, желанія унизить его, но все это было не то. Чего то отъ меня требовало то чувство, какъ оно требуетъ чего-то, когда при васъ оскорбляютъ и мучаютъ роднаго да и не роднаго, а просто человка. Но я не могъ найти и понять того, чего отъ меня требовало и почему меня тянуло къ этому. Еще сильне было во мн это чувство негодованія и омерзенія при чтеніи ужасовъ его⁴ бляди, ставшей царицей, еще сильне при чтеніи ужасовъ Анны Ивановны, Елисаветы и сильне и отвратительне всего при описаніи жизни нмки⁵ блудницы⁶ и всей подлости, окружавшихъ ее – подлости, до сихъ поръ остающейся въ ихъ потомкахъ. Потомъ Павелъ (онъ почему то не возбуждалъ во мн негодованія). Потомъ отцеубійца⁷ и Аракчеевчина, и палки, палки, забиваніе живыхъ людей живыми⁸ людьми христіанами, обманутыми своими вожаками. И потомъ Николай Палкинъ, котораго я засталъ вмст съ его ужасными длами.

Только очень недавно я понялъ, наконецъ, что мн было нужно въ этихъ ужасахъ, почему они притягивали меня. Почему я чувствовалъ себя отвтственнымъ въ нихъ, и что мн нужно сдлать по отношенію ихъ. Мн нужно сорвать съ глазъ людей завсу, которая скрываетъ отъ нихъ ихъ человческія обязанности и призываетъ ихъ къ служенію дьяволу, не захотятъ они видть,⁹ пересилитъ меня дьяволъ,¹⁰ они, большинство изъ нихъ, будутъ продолжать служить дьяволу и губить свои души и души братьевъ своихъ, но хоть кто-нибудь увидитъ: смя будетъ брошено. И оно выростетъ, потому что оно смя Божье.

Дло идетъ вотъ какъ: заблудшіе¹¹ люди¹²– слуги дьявола, т. е. зла и обмана, для достиженія своихъ маленькихъ, ничтожныхъ цлей – въ род пожара Рима Нерона, – длаютъ ужасы жестокости надъ своими братьями. Люди заблудшіе жестоки всегда были, но люди, про жестокость которыхъ я говорю, сдлали свою жестокость наслдственною.¹³

То, что длалъ одинъ, другой отъ того не отрекается. Время – т. е. общее сознаніе людей, идетъ впередъ, и оказывается что то, что длалъ Петръ, не можетъ длать Екатерина, то, что длалъ Павелъ, не можетъ длать Александръ. То, что длалъ Александръ,¹⁴ не можетъ длать Палкинъ. То, что длалъ Палкинъ, не можетъ длать его сынъ. Но если онъ не можетъ длать то же, онъ можетъ длать другое. И онъ длаетъ это другое. И они помощники его говорятъ: «Зачмъ поминать старое, что прошло, зачмъ озлоблять народъ». И вс слушаютъ и говорятъ: да, зачмъ вспоминать старое и озлоблять народъ. И старое забывается – не только забывается, но стирается изъ памяти людей – Палкину, Палкинымъ памятники, – а новое так[ое] же какъ старое начинаетъ длаться и длается пока возможно въ той же форм. Когда становится невозможнымъ перемняетъ форму, но остается тмъ же.

Зло въ томъ, что люди полагаютъ, что можетъ быть необходимо длать зло людямъ, что можетъ не быть грхъ въ томъ, чтобы длать зло другимъ людямъ, въ томъ, что отъ зла людямъ можетъ произойти добро людямъ.

Былъ Николай Палкинъ. Зачмъ это поминать? (Только старый солдатъ передъ смертью помянулъ). Зачмъ раздражать народъ?

Такъ же говорили¹⁵ про Палкина, про Александра, Аракчеевщину. Зачмъ поминать?.. такъ же про Павла? Такъ же про Екатерину и закрпощеніе Малороссіи,¹⁶ и убійство мужа, и Іоанна, и вс ея ужасы. Такъ же про Бирона, Елисавету, Петра. И такъ же теперь говорятъ о крпостномъ прав. О всхъ перевшанныхъ¹⁷ (въ числ ихъ 15 и 16 лтніе мальчики). Такъ же будутъ говорить и про теперешнее время, про убиваемыхъ въ одиночныхъ заключеніяхъ и въ крпостяхъ тысячахъ и такъ же про мрущій голодной смертью народъ. Зачмъ поминать.