Полное собрание сочинений. Том 26. Произведения 1885–1889 гг. Николай Палкин

Толстой Лев Николаевич

Какъ зачмъ поминать? Если у меня была лихая или опасная болзнь и я излчился или избавился отъ нея, я всегда съ радостью буду поминать. Я не буду поминать только тогда, когда я болю и все также, еще хуже, и мн хочется обмануть себя. А мы больны и вс также больны. Болзнь измнила форму, но болзнь все та же только ее иначе зовутъ. Le roi est mort, vive le roi.¹⁸ Болзнь, которой мы больны, есть убійство людей – но убійство еще ничего, пускай бы Палкины мучили [1 неразобр.], убивали¹⁹ въ 10 разъ больше людей, только бы они длали это сами, а не развращали людей, заставляя ихъ убивать и мучать людей, давая имъ за это награды и увряя ихъ съ молоду и до старости, отъ школы до церкви, что въ этомъ святая обязанность человка. Мы знаемъ

про пытки,²⁰ знаемъ про весь ужасъ и безсмысленность ихъ и знаемъ что люди, которые пытали людей, были умные, ученые по тому времени люди. И такіе то люди не могли видть той безсмыслицы, понятной теперь малому ребенку, что дыбой можно затемнить, но нельзя узнать правду. И такія дла, какъ пытки, всегда были между людьми – рабство, инквизиціи и др. Такія дла не переводятся. Какія же т дла нашего времени, которыхъ безсмысленность и жестокость будетъ также видна нашимъ потомкамъ, какъ намъ пытки? Они есть, надо только подумать про нихъ, поискать и не говорить, что не будемъ поминать про старое. Если мы вспомнимъ старое и прямо взглянемъ ему въ лицо, тогда и новое, наше теперешнее насиліе откроется. Откроется потому, что оно все и всегда одно и то же, – мучительство и убійство людей для пользы людей. – Если мы только назовемъ настоящимъ именемъ костры, клейма, пытки, плахи²¹ служилыхъ людей стрльцовъ, рекрутскіе наборы, то мы найдемъ и настоящее имя для тюрьмъ, остроговъ, войскъ съ общимъ [1 неразобр.], прокуроровъ; жандармовъ. —

Если намъ ясно, что нелпо и жестоко рубить головы на плах по суду съ пытками, то также ясно, что едва ли не боле нелпо и жестоко вшать людей или сажать въ одиночное заключеніе, равносильное худшей смерти по суду прокуроровъ, сословныхъ представителей. Если нелпо и жестоко было казнить, то еще нелпе сажать въ острогъ, чтобъ развращать, если нелпо и жестоко ловить мужиковъ въ солдаты и клеймить въ руки, то тоже съ общей воинской повинностью. Если нелпа и жестока опричнина, то то [же] съ гвардіей и войскомъ.

1880 лтъ на вопросъ Фарисеевъ, давать ли подать сказано: «Кесарю Кесарево,²² а Богу Божіе».²³ Если бы была какая-нибудь вра у людей, то они хоть что-нибудь считали должнымъ Богу и прежде всего то, чему училъ Богъ – человка не убивать. Тогда бы обманъ пересталъ быть возможнымъ. Царю или кому еще все, что хочешь, сказалъ бы врующій человкъ, но не то, что противно вол Бога, а мучительство и убійство противно вол Бога.

Опомнитесь люди! Вдь можно было отговариваться незнаніемъ и попадаться въ обманъ, пока неизвстна была воля Бога, пока непонятенъ былъ обманъ, но какъ только она выражена ясно, нельзя ужъ отговариваться. Посл этого ваши поступки уже получаютъ другое страшное значеніе. Нельзя человку, не хотящему быть животнымъ носить мундиръ, орудія убійства; нельзя ходить въ судъ, нельзя набирать солдатъ, устраивать тюрьмы, суды.

Опомнитесь люди!

* № 2.²⁴

Бснующійся зврь Петръ заставляетъ однихъ людей убивать и мучить другихъ людей сотнями, тысячами, самъ забавляется казнями, рубитъ головы пьяной неумлой рукой, не сразу отхватывая шею, закапываетъ въ землю любовницъ, обставляетъ всю столицу вислицами съ трупами, здитъ пьянствовать по боярамъ и купцамъ въ вид патріарха и протодьякона съ ящикомъ бутылокъ въ вид Евангелія, съ крестами изъ трубокъ въ вид дтородныхъ членовъ, заставляя однихъ людей убивать на работ и войн миліоны людей, заставляетъ однихъ людей казнить, жечь, выворачивать суставы у (всхъ врующихъ въ Бога) другихъ людей, клеймить какъ табуны скота, убиваетъ сына и возводитъ на престолъ блядь своего наложника и свою. И ему ставятъ памятники и называютъ благодтелемъ Россіи и великимъ человкомъ и вс дла его; не только оправдывается все то, что длали люди по его вол, считаются законными, необходимыми и не ложатся на совсть людей, которые ихъ длали. И про жестокости его говорятъ: зачмъ поминать, это прошло.

Посл него продолжается то же убиваніе живыхъ людей живыми людьми христіанами, обманутыми своими вожаками. Одинъ за другимъ безъ всякихъ правъ и даже оправданія схватываетъ власть то Екатерина, то Лизавета, то Анна. Жестокости, которые заставляють людей длать надъ другими, ужасны. И опять люди, совершающіе эти жестокости, считаютъ себя правыми. Мужеубійца апокалипсическая блудница захватываетъ власть – т же ужасы заставляютъ длаться ея любовниками, потомъ безумный Павелъ, потомъ отцеубійца Александръ и Аракчеевщина, потомъ убій[ца] брата Палкинъ, котораго я засталъ

вмст съ его ужасными длами. И потомъ Александръ II съ его вислицами и крпостями и Плевной, и потомъ теперешніе сотни тысячъ каторжниковъ и острожниковъ, и голодный народъ, и убиваніе людей тайно въ крпостяхъ и явно въ одиночныхъ заключеніяхъ и острогахъ, гд люди убивали и мучали другъ друга.

Формы злодйствъ измняются, но сущность, ужасная сущность дла, то, что кроткіе христіане русскіе люди мучаютъ и убиваютъ другихъ и считаютъ себя въ этомъ неповинными, остается то же.

* № 3.²⁵

Зачмъ поминать старое? говоримъ мы. Но если ужъ не поминать, то и не поминали бы. Но это говорятъ только для того, чтобы, не поминая ужасы стараго, продолжать ужасы настоящаго въ другихъ формахъ. Они говорятъ не поминать, но не поминаютъ только злодйствъ, а съ тмъ большимъ усердіемъ поминаютъ выдуманные ими прелести стараго времени и выдуманныя доблести тхъ людей, которые производили эти ужасы только за тмъ, чтобы, закрасивъ ужасы прошедшаго, закрасить ужасы и настоящаго и убдить людей въ ихъ необходимости.

И несчастныя молодыя поколнія выростаютъ подъ ложнымъ представленіемъ о томъ, что про вс прежніе ужасы поминать нечего, что они вс выкуплены тми выдуманными благами, которыя принесли ихъ совершители, и длаютъ заключеніе о томъ, что то же будетъ и съ теперешними злодйствами, что все это какъ то выкупится, какъ выкупилось прежнее.

Съ Петра I начинаются особенно поразительные и особенно близкіе и понятные намъ ужасы русской исторіи.

Бснующійся, пьяный, сгнившій отъ сифилиса зврь ¹/₄ столтія губитъ людей, казнитъ, жжетъ, закапываетъ живыхъ въ землю, заточаетъ жену, распутничаетъ, мужеложствуетъ, пьянствуетъ, самъ забавляясь рубитъ головы, кощунствуетъ, здитъ съ подобіемъ креста изъ чубуковъ въ вид дтородныхъ членовъ и подобіями Евангелій – ящикомъ съ водкой славить Христа, т. е. ругаться надъ врою, коронуетъ блядь свою и своего любовника, раззоряетъ Россію и казнитъ сына и умираетъ отъ сифилиса, и не только не поминаютъ его злодйствъ, но до сихъ поръ не перестаютъ восхваленія доблестей этаго чудовища, и нтъ конца всякаго рода памятниковъ ему. Посл него начинается рядъ ужасовъ и безобразій подобныхъ его царствованію, одна блудница за другой безчинствуютъ на престол мучаетъ и губитъ народъ и заставляетъ однихъ мучать другихъ и воцаряется безъ всякихъ правъ на престолъ, мужеубійца, ужасающая своимъ развратомъ блудница, дающая полный просторъ зврства своимъ перемняющимся любовникамъ, и вс ужасы – казни, убійство мужа, мученія и убійство законнаго наслдника, закрпощеніе половины Россіи, войны, развращеніе и раззореніе народа, все забывается и до сихъ поръ восхваляется какое то величіе мудрость, чуть не нравственная высота этой мерзкой бляди. Мало того, что восхваляютъ ее, возхваляютъ ея зврей любовниковъ. То же съ отцеубійцей Александромъ. То же съ Палкинымъ. Все забыто. И выдуманы несуществующія доблести и заслуги для отечества.

* № 4.²⁶

Законъ четко, ясно неизмнно начертанъ въ сердц человка. Всякій знаетъ, что ему длать, всякій знаетъ, что хорошо и что дурно.²⁷ Говорятъ много разныхъ връ, для каждаго народа свой законъ. Это неправда. Всегда есть и будетъ только одна вра. – Вра эта самъ человкъ съ его сердцемъ и разумомъ, и не врить въ самаго себя нельзя. И во всхъ врахъ, какія ни есть въ свт есть одинъ законъ²⁸ для всякаго человка. И искать этотъ законъ²⁹ не надо ни за моремъ ни на неб, какъ говоритъ Моисей [?], а въ сердц людей.³⁰

Человкъ везд и всегда такой же – такая же у него голова, сердце, руки, ноги и вс члены: т же у него страсти, т же страхи, т же радости, также онъ рождается, такъ же растетъ, такъ же страдаетъ старется и умираетъ, или, не дождавшись старости, умираетъ во всякій часъ своей жизни, и такъ же не можетъ жить одинъ, а живетъ благодаря людямъ, жившимъ прежде него и живущимъ съ нимъ вмст, та же у всхъ людей одинаковая способность понимать и думать.

Мы говоримъ, что надо длать, что вс длаютъ, что велятъ длать, потому что каждый человкъ не знаетъ, что ему длатъ, не можетъ знать, что хорошо, что дурно, говоримъ, что никто самъ не знаетъ и не можетъ знать этаго. <Мы говоримъ, что и връ много разныхъ и нельзя знать, какая вра истинная, какая ложная. Люди, говоримъ мы, бродятъ, какъ слпые, живутъ, бродятъ и умираютъ злы и глупы, какъ слпые, сами не знаютъ зачмъ. Такъ ли это?> Неужели это правда?